29 октября
Всю ночь напролет я не спал и дежурил, сидя в «ремингтонной». Варвара Михайловна ушла спать в три часа утра. Софью Андреевну нельзя было оставить одну.
Поместилась она не в своей комнате, а в спальне Толстого, на его кровати, однако тоже почти не спала. Ходила по комнатам, жаловалась на него, говорила, что не может без него жить и умрет. Под утро сказала мне, что нельзя мучиться больше, чем она; что она чувствует и свою виновность перед Л.Н., и свою беспомощность что-нибудь теперь сделать.
В течение дня приехали Сергей, Илья и Михаил Львовичи, а также Татьяна Львовна. Целый день между съехавшимися детьми идут совещания. Дети, за исключением Сергея Львовича, хотят, чтобы Л.Н. вернулся в Ясную. Но какова же может быть теперь здесь его жизнь!
Илья, Андрей и Татьяна Львовна написали ему в этом смысле письма, которые должна была отвезти отцу Александра Львовна. Сергей Львович тоже написал отцу коротенькое письмо, в котором заявлял, что отец, по его мнению, поступил правильно: положение было безвыходное, и он, уйдя, «избрал настоящий выход».
Очень удивил меня младший сын Льва Николаевича Михаил. Сидя за роялем и наигрывая бравурные мелодии, он заявил, что писать не будет.
– Всем известно, что я не люблю писать! Скажи, – крикнул он в сторону сестры, не отрывая рук от клавиатуры, – что я согласен с Таней и Ильей…
Отец бежал из дома, может быть, подвергая жизнь опасности, а сынок не удосуживается написать ему!..
Вечером явился князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский. Он с самого начала заявил, что приехал не как корреспондент, а как человек, близкий семье, однако через несколько минут обратился к семейным с просьбой разрешить ему подробно написать в газетах обо всем происходящем в Ясной Поляне.
– Вся Тула говорит об этом! – сообщил он новость и действительно довольно верно передал подробности событий вчерашнего дня.
– Я думаю, – говорил Дмитрий Дмитриевич (или Миташа, как его называли у Толстых заочно), – что я имею право написать. Я счастлив, что граф всегда был со мною более чем откровенен.
Бедный князь! Видимо, он заблуждался в определении своих отношений с Львом Николаевичем. Последнему он был по большей части скучен, потому что совсем чужд.
Князь мог подать своим сообщением о Ясной Поляне сигнал к ненужной газетной шумихе вокруг имени Толстого. Должно быть, так оно и будет, потому что Софья Андреевна говорила с Оболенским и сообщила ему текст последнего письма Л.Н.
Отношение самой Софьи Андреевны к ушедшему Л.Н., поскольку она его высказывает, теперь носит характер двойственности и неискренности. С одной стороны, она не расстается с его маленькой подушечкой, прижимая ее к груди и покрывая поцелуями, причем причитывает что-нибудь в таком роде: «Милый Левочка, где теперь лежит твоя худенькая головка? Услышь меня! Ведь расстояние ничего не значит!» и т. д. С другой стороны, суждения ее о муже проникнуты злобой: «Это – зверь, нельзя было более жестоко поступить, он хотел нарочно убить меня!» – только и слышишь из уст Софьи Андреевны.
30 октября
Вчера ночью, в двенадцать часов, Александра Львовна и Варвара Михайловна уехали к Л.Н. окольными путями, через Тулу, чтобы замести следы. Знали вчера о предполагавшемся отъезде только Татьяна Львовна, я и старушка Шмидт. Сегодня уехал в Москву Сергей Львович. Илья и Михаил вчера еще разъехались по своим домам. Из детей остались в Ясной лишь Татьяна Львовна и Андрей Львович.
Приходили корреспонденты от разных газет, но Андрей Львович довольно круто и бесцеремонно их выпроваживал, не давая никаких сведений.
Днем я побывал в Телятинках. Узнал, что к Л.Н. в монастырь Оптину пустынь (по дороге на Шамардино) ездил, по поручению Чертковых, Алексей Сергеенко. Он вернулся как раз сегодня. Рассказал, что Толстой бодр и здоров. Виделся с сестрой, которая к решению его покинуть Ясную Поляну отнеслась вполне сочувственно. Известия о Ясной Поляне, привезенные Сергеенко, были Л.Н. очень тяжелы, но тем не менее возвращаться домой он ни в каком случае не хочет.
Софья Андреевна днем умоляла меня поехать с ней отыскивать Л.Н., но я отказался, заявив, что он в своем прощальном письме просит не искать его. Вечером Софья Андреевна отдала приказание пригласить на завтра священника, чтобы она могла исповедаться и причаститься. Меня же просила, если я пойду завтра в Телятинки, сказать Владимиру Григорьевичу, чтобы он приехал к ней: она хочет помириться с ним «перед смертью» и попросить у него прощения в том, в чем она перед ним виновата.
31 октября
Пришла телеграмма из Горбачева, не подписанная, но, очевидно, от Л.Н.: «Уезжаем. Не ищите. Пишу». Другая телеграмма из Парижа, от Льва Львовича Толстого: «Обеспокоен известиями парижских газет, прошу телеграфировать». Полученные сегодня московские газеты уже заключают в себе сведения об уходе Толстого и даже с некоторыми подробностями.