Я взял удочки, банку с червями, и мы пошли вверх по реке. Еще с вечера я заприметил там подходящие для ловли места. Показав Ольге, как надо насаживать червяка на крючок и как забрасывать удочку, я со второй удочкой ушел на разведку. Надо было отыскать для Оли наиболее уловистое место. Вскоре оно нашлось, и я, выудив одного за другим двух порядочных окуней, вернулся, чтобы привести на это место Олю.
Она стояла на берегу, держа в руках удочку, леска которой запуталась в ветках осокоря. Пришлось мне заняться самым неприятным для рыболова делом — распутывать чужую леску, когда на твоей закинутой удочке, может быть, уже сидит рыба! Но я набрался терпения, хотя мне тысячу раз хотелось порвать леску. Ведь именно в таких ситуациях человек воспитывает в себе силу воли…
На распутывание лески ушло четверть часа лучшего для ловли утреннего времени. Наконец удочка была приведена в порядок, и мы с Ольгой поспешили к найденному мной уловистому месту. Как я и предполагал, на моей удочке действительно сидел окунь. При хорошем клеве окуни часто попадаются на удочку сами, без подсечки. Уж очень они жадно хватают наживку. А сегодня клев был отменный. Окуни брали один за другим. И хотя Ольга визжала и прыгала от радости каждый раз, когда выбрасывала удочкой на берег пойманную рыбку, клев все равно продолжался. Правда, только у нее… У меня как отрезало.
Обидно было смотреть, как девчонка, никогда до этого не державшая в руках удочку, вытаскивает у тебя на глазах одного за другим вполне хороших, граммов на сто, окуней, а у тебя — ни одной поклевки!
Конечно, нужно было принять в расчет, что я уступил ей самое хорошее место. Но в такое прекрасное, мягкое, немного пасмурное и тихое утро рыба должна была клевать везде. Я прошел метров сто по берегу, пробуя закидывать в разных местах. Но результат был тот же. Не поймав ни одной рыбешки, я вернулся к Ольге. За это время она выловила еще четырех окуней.
Тогда я, несмотря на то что это и непозволительно для настоящего рыболова, закинул свою удочку совсем рядом с ее удочкой. Поплавки наши стояли почти вплотную. Да, я знал, что нельзя мешать более удачливому рыболову. Но что мне оставалось делать?! Ведь это было мое, мною найденное место! А на других клева не было. Так неужели я не могу немножечко поудить на этом местечке?
Но, наверное, даже у самых лучших девчонок нет чувства справедливое
— Убери сейчас же свою удочку! — сердито сказала Ольга и даже попыталась отпихнуть меня своей худенькой ручкой. Я отодвинулся, но удочку свою все же оставил на прежнем месте. Но если уж не везет, то не везет. Мой поплавок и здесь продолжал неподвижно дремать на воде. А в нескольких сантиметрах от него поплавок Олиной удочки вдруг дернулся и сразу ушел под воду. Она изо всех сил рванула удилище вверх, рыба мелькнула в воздухе и тяжело шлепнулась позади нас на траву. Ольга, бросив удочку, с радостным визгом кинулась к добыче.
Я был вне себя от возмущения. Ну кто же так ловит?! Разве я так учил ее подсекать? А забрасывание! Едва поглядев на болтавшийся на крючке обрывок червяка, она двумя руками, через голову, как кнутом, изо всей силы хлобыстнула удочкой по воде. И даже удилище в воду макнула. Позор рыболова! По всем законам рыба должна была испугаться и уйти с этого места. Но поплавок ее удочки снова ушел под воду, и она опять с победным визгом выдернула на берег окуня.
Я сложил свою удочку и сел на берегу, наблюдая за Ольгой. Потом от нечего делать пересчитал наш улов. В наполненном водой полиэтиленовом мешочке оказалось пятнадцать вполне приличных окуней и плотичек. Неплохо! Причем мною были пойманы всего четыре рыбешки. Остальные поймала Ольга.
Ох и возгордилась же она! Когда мы вернулись к палатке, она вполне серьезно заявила, что отныне снабжение экспедиции рыбой берет на себя. И что так называемые «специалисты по рыбной ловле» оказались на поверку жалкими шарлатанами. Это был камешек в мой огород. Но я-то знал, какое горькое разочарование ждет ее впереди…
Я принялся разжигать костер, а Оля начала чистить рыбу. Костер легко развести, когда дрова сухие. Если же они мокрые или покрыты росой, как было в это раннее утро, то разжечь их не так-то просто. Удивительное дело: иногда достаточно крохотной искорки, незатушенного окурка или небрежно брошенной спички, чтобы начался огромный лесной пожар, а в другой раз целый коробок спичек изведешь, пока костерок наладишь.
Я пустил в ход газету, бересту, наломал самых мелких и на вид совершенно сухих веточек, но все было напрасно. Костер не разгорался. Я наглотался дыму до слез и рези в глазах, пока раздувал его. На будущее я решил обязательно накрывать с вечера дрова от росы полиэтиленовой пленкой. Наконец дрова в костре немного подсохли и костер принялся. Я положил сверху побольше смолистых сучьев, придавил их поленом и пошел помогать Оле чистить рыбу. Вдвоем мы быстро закончили это неприятное дело. Потом я повесил над костром котелок с водой, и мы стали ждать, когда он вскипит.
Над рекой медленно плыли и растворялись в воздухе серые космы тумана. На луговой траве сверкали капельки утренней росы. Освещенные только что поднявшимся солнцем розовые облака неподвижно стояли в голубом чистом небе.
Мы с Ольгой грели у огня промокшие ноги и молча любовались всем этим. Какая красотища — раннее утро! А ведь есть люди, которые спят так долго, что ни разу восхода солнца не видели. И никуда кроме дач да черноморских курортов отдыхать не ездят. И даже не знают, как здорово сидеть у костра рано-рано утром на берегу тихой реки. Вот так, как сейчас сидим мы с Олей.
Где-то далеко-далеко, наверное в Никулкине, кричат петухи. Костер потрескивает и стреляет углями. Аппетитно булькает закипающая уха. А вода в реке течет тихо-тихо, и так хорошо вокруг, что и сказать нельзя.
Я сидел на толстом березовом полене, а Оля, приспособив перед собой на рюкзаке круглое зеркальце, причесывалась. Все-таки она молодец: ни разу за весь поход не расхныкалась и не пожаловалась. Я вспомнил, как ее не хотела отпускать мама. И невольно усмехнулся.
— Ты что? — встревоженно спросила она.
— Да так… Посмотрела бы сейчас на тебя твоя мама!
— Да-а-а… Нос облез, брови выгорели. Ужас…
— Ерунда! Ты зато вон какой стала…
— Какой?
Я замялся. Мне хотелось сказать, что она и с облупленным носом все равно красивее всех. Но разве об этом скажешь?
— Ну, закаленная, что ли, — сказал я. — Настоящая путешественница. Рыбу ловить научилась. Костер наладить умеешь. Да и вообще…
— Что «вообще»? — продолжала допрашивать меня Ольга.
Я молчал. Она спрятала зеркальце и села рядом со мной. Я хотел отодвинуться, но полено было коротким. Пришлось остаться. Наши плечи соприкасались. Мы сидели и молчали. У меня ужас как сильно стучало сердце. Потом она спросила:
— Ты на меня не сердишься?
Я удивился. За что я мог на нее сердиться?
— Ну, за то, что я тебя горе-рыболовом назвала. За то, что подшучивала. Не сердишься?
Я набрался храбрости и посмотрел на нее. Но она глядела куда-то вдаль, и только щека ее немного порозовела.
— Нет, не сержусь.
Мне было хорошо. Я бы, наверное, целый час мог просидеть на этом полене. Мы опять замолчали. Потом Оля тихо сказала:
— Вот и хорошо, что не сердишься. Я ведь знаю, что ты лучше всех мальчишек… рыбу ловить умеешь.
Последние слова она добавила после паузы. И можно было считать, что их вообще не было, что они совсем и не произносились. Пока я соображал все это, Оля вскочила, посмотрела на свои часики и весело крикнула:
— Подъем! Пора будить этих лентяев!