Ребята что-то делали, о чем-то говорили, но я ничего не слышал и не видел. Я смотрел только на Олино освещенное костром лицо. Мне хотелось сделать что-то очень важное. А она сидела молча и совсем не обращала на меня внимания. Как будто на свете никакого Тольки Скворцова не существует. Я встал, отошел от костра к берегу Андаловки и начал не спеша раздеваться.
— Купаться надумал? — спросил меня капитан.
— Ага… Никогда еще ночью плавать не приходилось! — подчеркнуто безразличным тоном ответил я.
— Купание в холодной воде закаливает организм, — сказал капитан.
Я шагнул в воду.
— Толька! Не смей! — закричала Татьяна. — Простудишься!
Ночь и в самом деле была довольно холодная. В небе дрожали звезды. Постреливая красной лампой-мигалкой, над нами, отдаленно гудя турбинами, пролетел невидимый самолет. Я стоял по колени в воде. Она была густой и жуткой. На воде чуть заметно покачивались черные тени от сосен. Мне вовсе не хотелось купаться. Я был бы не прочь вернуться назад, к костру и теплу, если бы меня об этом попросили… Но Ольга молчала. И я шагнул еще дальше в темную воду.
Она оказалась неожиданно теплой. Я сразу согрелся и вдруг ощутил под ногой затонувшую корягу. Это был ствол дерева, когда-то упавшего в реку с берега. Хорош бы я был, если бы нырнул в этом месте! Однажды я видел, как одного взрослого парня, студента, увезли в город на «скорой помощи». Он нырнул в незнакомом месте и головой ударился то ли о дно, то ли о корягу. Он лежал на берегу живой, в сознании, но не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Потом оказалось, что у него сломана шея и наступил паралич…
Я принялся обследовать затопленную корягу. Ствол утонувшего дерева чем дальше от берега, тем глубже утопал в скользком и вязком иле, и где-то посередине реки я уже не мог его нащупать. Здесь глубина была такая, что вода доходила мне до подбородка.
Я огляделся. Вершины сосен упирались в темное ночное небо. Отражение луны вздрагивало на воде. Сильно пахло речной тиной. Вдруг что-то колючее ткнулось в мою ногу. Я чуть было не выбежал из воды. Но вовремя сообразил, что это, скорее всего, рак, а может быть, и какая-то веточка от коряги неожиданно распрямилась. Я взял себя в руки и сказал в сторону костра:
— Вить, лезь сюда. Вода теплая!
— Толька, немедленно вылезай! — опередив Виктора, отозвалась Татьяна. А Оля продолжала молчать. Тогда я отплыл еще дальше от берега. Они потеряли меня из виду. Я притаился.
— Толь, ты где? — немного погодя тревожно спросил Виктор. Я не откликался. Они сразу забеспокоились. Даже Оля. Когда я увидел, что она встревоженно поднялась на ноги и, прикрывая рукой свет от костра, пыталась разглядеть меня в темноте, я наконец отозвался:
— Чего расшумелись? Я раков ловлю…
Надо сказать, что к этому времени я действительно поймал рака, случайно попавшего мне прямо в руку.
— Держите! — крикнул я и изо всех сил бросил его к костру. Там началась суматоха, а я успел поймать еще одного, уже нарочно шаря рукой под корягой. Я бросил на берег и его. Виктор тотчас же стал раздеваться, и через минуту мы с ним вдвоем принялись обшаривать рачьи норы. Одного за другим мы бросали раков к костру, и девчонки с визгом отпрыгивали от них, боясь взять в руки. Но Женька раков не боялся. Они с капитаном подбирали нашу добычу и складывали черных, уползавших к реке раков в полиэтиленовый пакет.
Через полчаса мы с Виктором, дрожа от холода, но очень довольные собой уже грелись у костра. Девчонки заботливо укрыли нас одеялами. Мы надели на себя все, что у нас было из одежды, и все-таки дрожали мелкой дрожью. Но зато какое пиршество у нас было! Капитан собственноручно сварил раков и, когда они стали красными, вывалил их, дымящихся, из котла на расстеленное у костра полотенце. Каждому досталось по три больших и по четыре маленьких рака. А нам с Виктором в награду дали еще по одному самому крупному раку. Вручала мне эту премию Оля. При этом она сказала:
— С тобой не пропадешь!
И посмотрела на меня одобрительно. Выходит, если даже у человека и нет никаких особых талантов, он все же может кое-чего в жизни добиться! И настроение у меня улучшилось. Даже очень…
Самое вкусное в раке — это клешни и хвост, который почему-то принято называть раковой шейкой. Наверное, мне на всю жизнь запомнится эта картина: лес, ночь, костер и мы, сидя вокруг огня, едим только что сваренных раков. Только ради одного этого стоило идти в поход!
Дремавший возле костра Кучум вдруг поднял голову, прислушался, потом вскочил и, приглушенно рыча, уставился на лес.
— Что там? — шепотом спросил Виктор собаку, и Кучум тотчас рванулся вперед и исчез за стволами деревьев. Несколько минут мы сидели у костра в полном молчании. Лес вдруг взорвался яростным лаем Кучума.
— Медведь… — широко открыв глаза, обреченно сказала Оля.
На этот раз она не играла. Ей и в самом деле было страшно. И мне, честно говоря, тоже. Потому что Кучум лаял так, будто дрался с кем-то насмерть. Я незаметно нащупал в кармане свой большой складной нож. Конечно, какое это оружие против медведя! Но все-таки лучше, чем совсем ничего.
Виктор подбросил сучьев в огонь. Темнота отодвинулась. Мы продолжали сидеть у костра в напряженном молчании.
Но вот яростный лай Кучума стал удаляться. Мы успокоились. Когда запыхавшийся, усталый Кучум вернулся, наш капитан скомандовал готовиться ночлегу.
— Ночью полагается спать! — сказал он поучающим тоном. — Сон снимает усталость и восстанавливает работоспособность.
Было уже одиннадцать часов. И в самом деле пора ложиться. Да и комары, хотя их в августе не слишком много, не давали сидеть спокойно Но и в палатке их оказалось тоже довольно много. Вероятно, они успели, залететь, пока мы вносили вещи. Виктор наполнил алюминиевую сковородку горячими углями, положил сверху травы и мха, поставил сковородку на пустой котел и задвинул это дымящее сооружение в палатку. В панике комары поспешили оттуда убраться через настежь распахнутый вход. Тогда по команде Виктора мы нырнули в наш брезентовый домик, выставили наружу дымокур и плотно застегнули вход. В палатке пахло дымом и слегка ело глаза, но зато ни одного комара не осталось. Сморенные сытной едой и усталостью, мы улеглись на расстеленном ватном одеяле.
Но Виктор, прежде чем лечь, выглянул из палатки и еще раз посмотрел, все ли в порядке с дымокуром, не может ли от него что-нибудь загореться. А ведь он сам перед этим залил его остатками чая! Казалось бы, о чем беспокоиться? Но в лесу обращаться с огнем нужно очень и очень осторожно. Об этом я много раз и по радио слышал, и в книжках читал. Но одно дело слышать или читать, и совершенно другое — увидеть обеспокоенность Виктора. А уж он-то знает толк в этих делах!
Приткнувшись кто где сумел и накрывшись одеялами, все быстро уснули. И только я, лежа у самого входа в палатку, долго еще прислушивался к ночным шорохам леса. Мне все время казалось, что кто-то ходит вокруг нашей палатки. Но ведь там, снаружи, был наш верный Кучум. Разве он допустит, чтобы кто-нибудь незаметно подкрался к нам? Конечно, нет! И успокоенный, я стал засыпать.
Но тут высоко-высоко в ночном небе опять пропел свою песню реактивный лайнер, и сон улетучился. Я стал думать о том, куда летит этот самолет, и какие люди сидят в нем, и как огромна наша страна, если вот сейчас у нас ночь, а где-то далеко на востоке, куда полетел этот лайнер, уже наступает утро. А мы лежим посреди леса в палатке, и пролетающие над нами люди даже не знают, что кто-то внизу, на земле, думает о них, слышит звук самолета. И мы никогда даже не встретимся друг с другом…