раненые.
Я у его могилы. Сегодня три месяца, ровно три месяца, как
он умер. Облокотившись на ограду, я погружаюсь в воспоми
нание о нашем общем прошлом, таком уже сейчас далеком, и,
кашляя, думаю, что мой бронхит может, пожалуй, скоро поло
жить конец нашей разлуке; но мысленный мой разговор с
ним, — с тем, что от него осталось и покоится под этим кам
нем, — то и дело прерывается доносящимися до меня словами
34
военной команды: подле кладбища проходят строевое учение
солдаты-мобили.
Наше собрание у Бребана было сегодня вечером немного
людным. Пришли Сен-Виктор, Шарль Блан, Нефцер, Шарль
Эдмон. Обсуждают письмо Ренана к Штраусу *. Сен-Виктор
рассказывает о корреспонденции императора, которая должна
быть вскоре опубликована и о которой он получил кое-какие
сведения от секретаря комиссии, Марио Прота. Есть там,
между прочим, письмо Гизо-сына, в котором тот просит импе
ратора уплатить за него сто тысяч франков долгу.
— Хорошо бы, однако, было, если бы опубликовали все
письма, — говорю я, — чтобы тем или иным людям не удалось,
благодаря знакомству, дружеским отношениям и связям, избе
жать бесчестья, которое падет на прочих!..
— Да, но это, понимаете ли, очень трудно, — возражают
мне. — Взять хотя бы бумаги маршала Базена * — они уже
изъяты по настоянию Кератри, крестного отца его детей. Да и
не время сейчас...
А Сен-Виктор через несколько минут добавляет:
— Кажется, еще имеются не слишком-то доблестные
письма доблестного защитника Страсбурга д'Юр ика *... Говорят,
есть три-четыре письма сотрудников «Фигаро», свидетельст
вующие об их продажности; но они, конечно, опубликованы не
будут — не пожелает же правительство в момент выборов на
жить себе врага в лице этой газеты.
А я подумал про себя о справедливом суде Истории...
Потом разговор снова возвращается к обороне Парижа, и
все выражают глубокое недоверие к надежности этой обороны,
к героизму мобильной гвардии и очень сомневаются в пользе
баррикад.
— Это так, — говорит Нефцер, — но должен предупредить
вас, что есть люди, решившие взорвать Париж! Я даже знаю
одного из них, сотрудника газеты «Ревей» *, — он рассчитывает
взорвать Париж при помощи шестидесяти бочек керосина;
уверяет, что этого хватит!
И, несмотря на всю нашу серьезность и уныние, все мы
начинаем вышучивать нелепость этого плана. Кто-то заявляет:
— Ну, если Париж сожгут, надо будет отстроить новый
город из швейцарских хижин... Представляете себе — швейцар
ские хижины там, где стоял Париж Османна!
— Да, — подхватывают все хором, — придется нам остепе
ниться, стать народом благоразумным и рассудительным!
Спешно подыскать для здания Оперы другое назначение: она
3*
35
ведь нам окажется уже не по карману. У нас не хватит средств,
чтобы оплачивать теноров, и опера у нас будет второразрядная,
как в провинциальном городе... Мы обречены отныне стать на
родом добродетельным.
Мы и не подозревали, что попали прямо в точку: за окном
послышались угрожающие вопли и крики: «Довольно распутни
чать! Эй, там, гасите газ! Гасите газ!» И нам пришлось под
эти вопли погасить люстры: толпа — под тем предлогом, что в
одном из кабинетов якобы заметила лоретку, — обуреваемая
низкой завистью и злобой, рада помешать обедать буржуа, а
сама держит открытыми все свои харчевни и бордели.
Суббота, 24 сентября.
Кажется какой-то злой насмешкой, когда видишь, как в
столице-лакомке, такой падкой до свежей живности и всяче
ских первинок, парижане подолгу совещаются теперь перед
жестянками консервов, выставленными в витринах продоволь
ственных лавок или же у бакалейщиков, торгующих чужезем
ными товарами. А решившись наконец войти, покупатели уно
сят под мышкой «Boiled Mutton» 1 либо «Boiled Beef» 2 и т. п. —
словом, все возможные и невозможные консервы — мясные,
овощные или сфабрикованные из таких продуктов, которые ни
когда, казалось бы, не должны были стать пищей богатого
Парижа.
Всюду лазареты, на стенах домов — большие белые полот
нища с красным крестом; а из-под них иногда высовывается в
окно забинтованная голова раненого в повязке с пятнами за
пекшейся крови.
Все промыслы сейчас переменились. У цветочниц среди эк
зотических растений выставлены кирасы. Витрины бельевых
магазинов полны военных курток и мундиров.
Из отдушин подвалов на улице Риволи доносится стук мо
лотков; и сквозь решетку видно, как рабочие куют панцири.
Ресторанное меню становится все более скудным. Вчера
были съедены последние устрицы, а из рыбы ничего не оста
лось, кроме пескарей да угрей.
Выйдя из ресторана «Баранья нога», я прохожу через Цен
тральный рынок; среди грохота сгружаемых ящиков с продо
вольствием доносится иной раз позвякиванье шомполов: сол-
1 Вареная баранина ( англ. ) .
2 Вареная говядина ( англ. ) .
36
даты Национальной гвардии прочищают стволы своих ружей.
Перед церковью св. Евстафия приказчики, взвалив на плечо
половину мясной туши, упершись кулаком в бок, тащат ее в
мясную лавку, на радость жирным крысам, которые, показав
шись из-под окружающей деревцо железной решетки, мигом
скрываются под соседней.
Встречаю на бульваре Шарля Блана с Шенаваром, при виде
которого мне вспоминается Рим и наши прогулки с ним среди
древних развалин.
Шарль Блан, ходивший вместе с братом в мэрию, чтобы
записаться в Национальную гвардию, крайне возмущен мэром:
он не проявил никакого уважения к знаменитому имени запи
савшихся и задал им один только глупый вопрос — имеется ли
у них оружие.
Воскресенье, 25 сентября.
На обоих берегах Сены полным-полно кавалерийских лоша
дей; мелькают голые ноги солдат, моющихся в реке, по которой
разбегаются волны от снующих взад и вперед пароходиков-
мушек. Все те же мирные рыболовы с удочками — только те
перь на головах у них солдатские кепи. Окна картинной гале
реи Лувра защищены мешками с песком. На улице Сен-Жак
женщины, собравшись кучками, встревоженно судачат о все
растущей дороговизне съестного.
Здание Французского коллежа сверху донизу покрыто на
клеенными одна на другую белыми рекламами: тут и «Бумага
Польяри для лечения ран», и «Фенол Бобеф», и объявление о
поступившей в продажу «Корреспонденции императора». От
печатанное на лиловой бумаге и только что наклеенное объ
явление сообщает об учреждении Коммуны *, требует созда
ния всенародного ополчения и упразднения полицейской пре
фектуры. На носилках, сопровождаемых взводом солдат,
проносят мимо убитого или раненого.
У торговца подержанной мебелью выставлены на продажу
в глубине двора груды прилавков из всех винных лавок extra
muros.
В Люксембургском саду тысячи овец, сбившись в кучу, тол
кутся в тесном загоне, напоминая чем-то кишащих в банке
червей. На площади Пантеона, там, где разобрана мостовая,
маленькие девочки, едва научившиеся ходить, спотыкаются и
выделывают акробатические пируэты. Во дворе библиоте
ки св. Женевьевы — целая гора песка. На колоннах здания
Юридического факультета висит объявление, извещающее
37
об образовании Женского комитета *, возглавляемого Луизой
Коле.
На бульваре Пор-Рояль, кажется, недалеко от церкви Ка¬
пуцинов, солдатские проститутки, разодевшись по-празднич-
ному, распевают патриотические песни; а дальше, усевшись на