— Ваше благородие, ваше благородие, вам пакет.
Расписываюсь, вскрываю пакет, читаю. Новостей две. Первая интересная — я капитан-лейтенант, причём уже более месяца. Приказ ходил за мной по пятам и наконец догнал на Ладоге. Вторая новость так себе. Хорошая с одной стороны — еду в Питер и непонятная с другой — прибыть надо в госпиталь. Приказы не обсуждаются. Сообщаю о полученном предписании Эрдману как старшему и тут же слышу.
— Вы не удивляйтесь, ничему'с не удивляйтесь, голубчик. Это по новым правилам Государем и великим князем учинённым: каждый офицер обязательному медицинскому учёту и контролю подлежит. Вот и до вас очерёдность дошла. Тут скоро бутаковский катер на Питер пойдёт, вот он вас и забросит прямо к набережной. Там и морской госпиталь поблизости.
Добираться по воде оказалось намного удобней и уже через несколько часов я был во вновь отстроенном здании, в котором обосновались последователи Авиценны. Перечислять все процедуры надо мной учинённые я не буду. Скажу только, что многое из того, что я здесь увидел, особенно гальванические аппараты выглядели достаточно фантастично, а некоторые угрожающе….
Эскулапам не понравилось, что после экспедиции на шхуне «Ермак» у меня побаливает правая рука. Назначили странные процедуры: одна, когда тебя дёргает током, а после ещё и переливание крови. Главный врач как-то случайно обмолвился: «…теперь вы кровный брат самого Государя императора». Что с докторов взять, пусть себе гипотезы измышляют. Наше дело — корабли. Две недели, проведённые в столице, мелькнули как одно мгновенье. Что интересно, так это то, что рука действительно болеть перестала. В этом я убедился, когда новый мундир с капитан — лейтенантскими погонами примерял. Дай им Бог здоровья нашим докторам!
За время моего отсутствия второй подводный корабль начали готовить к спуску на воду. По прибытию на место я сразу включился в эту непростую процедуру. Тут и железо, и гальваника, и матчасть, и живые люди и всех их надо расставить по местам, строго определённым боевыми наставлениями и конструкцией корабля. С металлическими частями достаточно просто смонтировал, наладил, опробовал. С живыми людьми так не получается.
Выручил уже имеющийся опыт тяжёлых северных походов. К каждому члену экипажа помалу «ключики» нашлись. Как-то вечером в подплаве в комнате для занятий мне задали вопрос: «…зачем надо было жизнью рисковать и в Северных морях плавать»? Для меня вопрос сначала странным показался, но поразмыслив, я рассказал своему новому экипажу как проходило плавание яхты «Эмбрио» и шхуны «Ермак» в Карском море. Поведал о цели экспедиции: дойти из Архангельска до устья Енисея, чтобы по проторённому пути легче было осваивать богатства земли сибирской. Рассказал, как покидали шхуну, затёртую льдами и давшую течь, как неделю добирались по льду до твёрдой земли и выходили к стоянке самоедов. После того разговора почувствовал, что группа людей теперь уже больше стала напоминать команду.
Был ещё интересный эпизод. «Качели», так назывался тренажёр для подготовки рулевых-горизонтальщиков. Это наш боцман, который на горизонтальных рулях «сидит», за глубиной и дифферентом смотрит. У него перед глазами два поплавка. Один по дуге «ходит», дифферент указывает, второй по вертикальной трубке перемещается и о глубине погружения лодки сообщает. Всё это сооружение закреплено на гигантских качелях с противовесом, да ещё и само по оси поворачиваться способно. Задачей рулевого горизонтальщика является те поплавки в нужных величинах удерживать, вращая штурвалы и штурвачики. Только с виду кажется, что это просто. Если не управиться рулевой, лодка проскочит предельную глубину погружения и будет раздавлена наружным давлением воды. Наш боцман ловил эти пузырьки-поплавки мастерски. Вдруг звонят мне с «качелей», докладывают: «контрольная задача по отработке управления горизонтальными рулями не сдана». Пригласил рулевого к себе. Заслуженный человек, почти мой ровесник, всегда открытый и добросовестный, мнётся, объяснить причину неудачи внятно не может. Наконец буквально выдавил из него несколько слов:
— Ваше благородие, понимаю, что недостойно это звучит, но по моему разумению неверно те поплавки перемещались сегодня.
— Как так неверно?
— Запаздывали оне и дёргались странно, а завсегдась плавно смещались, без дерготни.