Несколько наиболее активных членов, писательской братии кинулись к трапу, ведущему на мостик. Но были остановлены вахтенными, которых туда предусмотрительно направил Скрыдлов.
Обстановка на «Эльбрусе» всё больше и больше приближалась к критической, как вдруг, сразу после четвёртого залпа с турецкого броненосца ….
На атакующем корабле с секундным интервалом произошли два мощных взрыва. Со стороны борта невидимого с русского парохода, поднялись два водяных гейзера, потом повалил дым уже не из трубы а отовсюду, ещё мгновением позже начали взрываться котлы. Буквально через минуту, другую «Оркание», начал заваливаться на левый борт. Раздался грохот срывающихся с фундаментов механизмов, хорошо слышимый даже на большом расстоянии. Ещё одно «растянутое мгновение» и вот он уже перевернулся. Воронка от тонущего корабля, водоизмещением около семи тысяч тонн, затянула тех немногих, которые пытались спастись….
С мостика прозвучала команда: «застопорить машины лечь в дрейф» — «Эльбрус» постепенно начал сбрасывать ход.
— Аварийной команде спустить спасательные катера и подобрать уцелевших.
Как ни странно, не смотря на скоротечность произошедшего, через два часа поисков кого-то нашли, а уже заждавшиеся сенсации спецкоры бодро что-то строчили в своих блокнотах….
— Господин капитан, как скоро мы будем в порту. Нам срочно нужен телеграф! Такая сенсация! Это нельзя пропустить!
Бедного турка (верхнего вахтенного) которого сбросило взрывной волной в воду достаточно далеко от корабля, закормили, заинтервьюировали и даже пытались напоить. Языковый барьер не играл никакой роли. Как все моряки, спасённый знал десяток английских слов, но для прессы этого оказалось вполне достаточно! Писали каждый своё, не как было, а как он (корреспондент-очевидец) это видел.
Некоторый порядок в этой вакханалии, попытался навести капитан «Эльбруса». Он обратился к спасённому на хорошем турецком языке, и попросил его рассказать о том, что с ним произошло. Рассказ матроса, завёрнутого в одеяло, был более чем краток, кроме своих обязанностей он мало что знал. Тогда за дело взялись профессионалы пера, уговорив капитана побыть ещё некоторое время в роли толмача….
Лучше бы они этого не делали. Уже через десять минут удалось выяснить, что на судне помимо турецкого экипажа были британские моряки, причём не простые, а в ранге офицеров-наставников. Это вызвало бурный протест у одной части прессы и повышенный профессиональный интерес у другой её половины. Расспросы чуть не закончились потасовкой между газетчиками, но конец разрастающейся сваре положило решение капитана, отправить «пленённого» в карцер на нижней палубе.
Писательские страсти от этого не утихли, а только разгорелись с новой силой, но теперь каждый ваял своё, в своей каюте. На пароходе установился «хрупкий мир»!
Представляете, что творилось на трапе в порту Ростова на Дону, а позже в здании телеграфа, когда «Эльбрус» ошвартовался, наконец, дома.
Добавлю ещё чуть от себя.
Николай Илларионович, по окончанию таможенного досмотра в порту назначения, постучался в каюту капитана корабля.
— Разрешите, Теофил Александрович?
— Да, да господин Скрыдлов, проходите, пожалуйста.
— Господин капитан, получена телеграмма, я должен покинуть борт вашего гостеприимного корабля.
— Как же так Николай Илларионович?
— Приказ, дорогой Теофил Александрович, приказ.
Не давая капитану «Эльбруса» задать вопрос о принадлежности приказа, Николай продолжил:
— Да, конечно, как вы понимаете, он подписан и господином Аркасом. Копия будет в РОПиТе, видимо чуть позднее. — Как вы знаете, подобные депеши не обсуждаются. Мой поезд отбывает через три часа.
— Очень, очень жаль. Я уже успел к вам привыкнуть, как к родному. Когда вы были на вахте, я позволял себе спать, как младенец.
— Мне тоже очень жаль, дорогой Теофил Александрович. Под вашим командованием я узнал много нового и полезного, чего ни один учебник не сможет дать, но в Николаеве на верфях меня ждёт строящийся корабль. Думаю, что нашим судам ещё будут предстоять совместные плаванья. Так что обязательно увидимся.
Два моряка, один на закате своей карьеры, другой в самом её начале, крепко обнялись и расстались. Судьба припасёт им ещё несколько встреч, но об этом они пока ничего не знают.
Тетрадь тридцать седьмая Дневник Тринадцатого императора
(18 70 год, сумасшедшее лето).