Гораздо существеннее, что, переиначивая хронологию, опуская одни эпизоды и заменяя их другими, Диктис нарушает логику повествования и поведения персонажей героического эпоса, отвергает все нравственные коллизии, созданные в истории Троянской войны древнегреческой литературой на протяжении по меньшей мере трех столетий, от Гомера до Еврипида.
Так, Ахилл отрекается от гнева, но и греки обращаются к нему с просьбой о примирении не столько по необходимости, сколько из уважения (II. 48), и сам он делает это вне всякой зависимости от гибели Патрокла и убивает Гектора не в открытом бою, а из засады, приуроченной к приходу в Трою Пенфесилеи с войском амазонок (III. 15), т.е. к событию, происходившему, согласно традиции, после гибели Гектора. Таким образом, Ахилл оказывается в этом случае отнюдь не героем без страха и упрека. Ненависть же Ахилла к Гектору объясняется тем, что тот выставил неприемлемые для него условия для брака с Поликсеной (III. 1-3). О том, что вся эта романтическая история, включая страдания влюбленного Ахилла и его смерть в священной роще Аполлона Фимбрейского, где он погибает опять же не в открытом бою, а в результате засады (IV. 10-11), восходит к эллинистическому источнику, не приходится и говорить.
Затем, поведению Ахилла в «Илиаде», как известно, в значительной степени служила параллелью «Эфиопида»: у Гомера Ахилл выходит в бой, одетый в доспехи, изготовленные Гефестом, и убивает Гектора, мстя за Патрокла; в «Эфиопиде» Ахилл убивал Мемнона, одетого в доспехи, выкованные Гефестом, мстя за Антилоха, и их поединок составлял неотъемлемую часть традиции, получившей отражение в таких памятниках изобразительного искусства, как трон Аполлона в Амиклах, ларец Кипсела и групповая статуя в Олимпии (Павс. III. 18, 12; V. 19, 1; 22, 2). У Диктиса Мемнон тоже убивает Антилоха, но сражает вождя эфиопов Аякс, а Ахилл только добивает обреченного на смерть (IV. 4-6): опять не героическое единоборство![4]
Примерно такая же судьба постигла в «Дневнике» самого Аякса, сына Теламона. Его гнев против Атридов вызван присуждением Одиссею не доспехов Ахилла, а Палладия. При сохранении эпической версии, согласно которой именно Одиссей с помощью Диомеда выкрадывал в Трое Палладий, версия Диктиса могла бы иметь под собой какое-то обоснование. Но у него оба названных персонажа вовсе не похищают Палладий: его отбирает, угрожая силой жрице Минервы, троянец Антенор, а Одиссей с Диомедом только украдкой переправляют его к кораблям, находясь в Трое в качестве послов о мире. К тому же Аякс у Диктиса не нападает в припадке безумия на стада ахейцев и не кончает жизнь самоубийством, будучи не в силах вынести позор, а становится жертвой убийства, подстроенного, если не совершенного Атридами и Одиссеем (V. 8, 14-15). Таким образом, и здесь вся нравственная проблематика, связанная с образом Аякса от «Малой Илиады» до Овидия, исключается.
Агамемнон не пользуется излишними симпатиями автора и в «Илиаде», особенно в связи с историей Хрисеиды, но чтобы войско отрешало его от власти и заставляло опасаться за свою жизнь (II. 31; ср. V. 15) — такого у Гомера никто не мог бы себе и представить!
Вопреки преданию изображено отношение греков к Филоктету: они оставляют его на Лемносе не потому, что его рана издает нестерпимое зловоние, а крики мешают совершать жертвоприношение, а потому, что там имеются хорошие врачи, специализировавшиеся на исцелении от укусов змей! Эта трогательная забота подкрепляется еще и тем, что Филоктету отсылают на Лемнос часть добычи, привезенной в лагерь греков Аяксом и Ахиллом, и он вместе с ней возвращается к грекам по собственной воле и принимает участие в погребальных играх по Патроклу (II. 14, 33; III. 18); никого за ним и не посылают, не говоря уже о коллизии с участием Неоптолема, развернутой в трагедии Софокла. Впрочем, и сам Неоптолем является под Трою по своей инициативе и совершенно случайно наталкивается на могилу отца (IV. 15).
Что касается троянцев, то Диктис очень преувеличивает роль сыновей Приама и бессилие его самого. Приамиды отвергают возможность возвращения Елены; с угрозами врываются в совет старейшин, где обсуждается этот вопрос; готовят превентивную войну против греков; не пускают в совет Приама и соглашаются с убийством Полидора (I. 7, 8; II. 8, 20; 24-25). Невысокого мнения о своих сыновьях и сам Приам (III. 21). Антенора, который в «Илиаде» выступает, как благообразный старец, сочувствующий грекам и осуждающий Париса, но не менее того озабоченный судьбой своей родины, стали подозревать в измене, вероятно, только со времен Ликофрона[5], но откровенным предателем, умело маскирующим свои намерения, он становится лишь у Диктиса (IV. 22; V. 1-4). Примерно такая же роль отводится Энею, который в «Дневнике» и не думает покидать сожженную Трою, а остается в ней. Именно за Антенором, а не за Энеем, следуют уцелевшие троянцы, и тот основывает свое царство в Италии (V. 17), а вовсе не Эней в Лации. В остальном вся ситуация с заключением мира и введением в Трою деревянного коня (IV. 22 — V. 11) настолько отличается у Диктиса от общепринятого изложения, что ее почти даже не с чем сравнивать.
4
В «Илиаде» Ахилл устраивает погребальные игры в честь Патрокла. В «Эфиопиде» греки устраивали такие же игры в честь самого Ахилла.
5
Схолий к «Александре» Ликофрона, 340, объясняет загадочное сочетание χέλυδρος ώμόθριξ как указание на огненный сигнал, который Антенор подал из Трои грекам, приплывшим из укрытия близ Тенедоса. Дионисий Галикарнасский (Римск. древн. I. 46) рассматривает предательство Антенора как одну из возможных причин захвата Трои наряду с деревянным конем или какими-либо еще. У Софокла была трагедия «Антенориды», в которой сообщалось, что в ночь взятия Трои ахейцы пощадили дом Антенора в благодарность за гостеприимство, оказанное Менелаю, приходившему в Трою в качестве посла (Страб. Ι. 53. С. 607). Ни о какой измене Антенора здесь речи, по-видимому, не было.