— Вы переодеваетесь сатиром, господин Цолль, это же ясно: раз в вашей фантазии есть прекрасные нимфы, то должен быть и сатир. Какой наряд вы тогда надеваете? Меховые штаны и куртку?
Он громко сглотнул.
— В этом нет нужды, — ответил он сдавленным голосом. — Ибо я сам по себе, знаете ли, весьма волосат. Девицы говорят, что в моей груди они могут утопить пальцы, как в ковре, — добавил он чуть более веселым тоном.
Я так стиснул ему шею, что он удивленно охнул, ибо мне не понравилось, что к нему возвращается хорошее настроение. В том положении, в котором мы оказались, не было ничего радостного.
— Так что тогда? — спросил я.
— Башмаки на котурнах. — Он вздохнул. — Чтобы были похожи на копыта.
— Дальше.
— Пояс с небольшим хвостом сзади.
— И?
— Но клянусь вам, что…
— Рога, верно? — прошипел я.
— Да, рога, — прошептал он обреченно. — Особая сбруя с козлиными рогами.
Я отпустил его и отстранился на расстояние вытянутой руки.
— Вы влипли в серьезные неприятности, — заключил я.
— Но я же клянусь вам, что ничего…
Я резко поднял руку, заставляя его замолчать.
— Неважно, каковы были ваши намерения, и неважно, какие цели вы преследовали. Важно, как они будут истолкованы. Я могу поверить вашим заверениям, что это всего лишь забава в «живые картины», но архидьякон не поверит, ибо, во-первых, не захочет, а во-вторых, поверить ему будет невыгодно.
Еще в Древнем Риме были известны подобные переодевания. И не только во время пиров или игр в «живые картины», но и, к примеру, по случаю таких празднеств, как Луперкалии. В их дни юноши, одетые в козлиные шкуры, нападали на прохожих и били их ремнями, сделанными из шкур жертвенных животных. И хотя многие христиане видели в этом поклонение дьяволу, в Святом Официуме мы осмеливались полагать, что мальчишкам больше хотелось побуянить, а если повезет, то и поймать какую-нибудь девицу и подшутить над ней в козлином наряде, а благодаря маскараду остаться неузнанным в случае расследования.
— Что делать? Что же делать? — Он смотрел на меня так, словно верил, что я вот-вот измыслю некий чудесный способ, чтобы всё вернулось на круги своя. — Вытащите меня из этой передряги, и вы до конца своих дней не забудете моей щедрости, — горячо пообещал он.
— Тс-с-с, — остановил я его. — Об этом и речи быть не может. Мешок с золотом не только не вытащит вас из этой трясины, но и утянет еще глубже. Вы думаете, что посулили обвинителям, как не долю в вашем конфискованном имуществе?
Я на миг задумался.
— Где ваш наряд сатира?
— В сундуке в спальне, — глухо ответил он.
Я кивнул.
— Значит, люди архидьякона нашли его во время обыска, — произнёс я. — Ибо они хоть и болваны, но не стоит обольщаться, будто настолько, чтобы не заглянуть в сундук. Наряд станет подтверждением женских показаний. Ага, и что же вы там делали с этими девицами?
— Ну, как что? — удивился он.
— Помимо плотских утех, — ответил я. — Происходило ли что-то еще?
— Нет, ничего не происходило. Только шлёп-шлёп… — Он бессознательно несколько раз ударил кулаком по раскрытой ладони.
— Шлёп-шлёп, — повторил я. — Архидьякон вам сейчас устроит такое «шлёп-шлёп», что костей не соберёте. Ну хорошо. Кто знал о ваших затеях?
Он пожал плечами.
— Никто.
— Вы никого не приглашали?
— Нет. — Он покачал головой. — Зачем? Девицам меня одного вполне хватало, да и я бы не хотел видеть, как кто-то другой их ублажает…
— Но ведь это шлюхи. Каждый день их ублажает кто-то другой.
Он пожал плечами.
— Но не у меня на глазах, — ответил он.
Что ж, в этом и впрямь была своя логика.
— А слуги? — спросил я.
— Я давал им выходной.
— Значит, донесли сами девицы, — заключил я. — Вы издевались над ними? Били? Не заплатили? Почему они хотят вас утопить?
Он возмутился так бурно и естественно, что трудно было не поверить в искренность этого негодования.
— Что вы, мастер Маддердин! — воскликнул он. — Вы ведь ходите в тот же бордель, что и я. Хоть одна из девок на меня когда-нибудь жаловалась? Бьюсь об заклад, что нет…
Это, конечно, ни о чём не говорило. Я знал многих, кто на людях вёл себя безупречно, а когда оказывался вне поля зрения, из него вылезал монстр, и он измывался над самыми близкими. Над слугами, над женой или детьми, порой над старыми родителями… В данном случае, однако, я был склонен верить, что Цолль и вправду не сделал ничего дурного. Но это вовсе не означало, что он не обманул чьих-то надежд.
— Вы обещали что-то, чего потом не исполнили? — спросил я.