Он пренебрежительно фыркнул.
— Знаете, почему я никогда ничего не обещаю женщинам?
— Не знаю, но уверен, что сейчас узнаю, — ответил я.
— А потому, что если я не сдержу обещания, то будут обиды, слёзы, а может, и неприязнь. А если сдержу, то это будет воспринято как должное и очевидное. Поэтому лучше ничего не обещать, а если ты в добром расположении духа, то удивить девушку сюрпризом. Пообещайте бриллиантовое кольцо, а подарите жемчужное — и вызовете разочарование, слёзы и гнев. Не обещайте ничего и сразу подарите жемчужное кольцо — и дождётесь искренней радостной благодарности.
— Видно, что вашими устами говорит опытный практик, — похвалил я его и подумал, что и впрямь, хуже всего — обманутые надежды. Вот только порой для них и обещаний не нужно. Порой они могут просто родиться в чьём-то воображении.
— Не намекала ли какая-нибудь из этих девиц, что рассчитывает на нечто большее, чем ублажение русалки сатиром? — спросил я.
Он медленно кивнул.
— Я думал, это просто болтовня, — произнёс он после паузы.
— Ага. А что именно это была за болтовня?
— Что она могла бы заботиться обо мне и о доме. Что мужчине нужна женщина на каждый день, чтобы о нём хлопотала, что этот дом требует женской руки. И всё в таком духе. Сплошной вздор.
— Вы её высмеяли?
Он покачал головой.
— Нет. Зачем? Она была довольно мила. Зачем мне было обижать её насмешками? Разве вы не знаете, что женщины выказывают большую преданность и огромное желание угодить, когда вы с ними учтивы?
— Так как же вы ей отвечали, если вообще отвечали?
— Да вроде никак, — ответил он, подумав. — Пусть себе девушка болтает, что ей слюна на язык принесёт, а если не хотите её больше слушать, то начните её целовать, скажите, что она прекрасна, и дайте ей сладкого вина. Это всегда помогает от женской болтовни.
Я едва заметно улыбнулся, ибо по собственному опыту знал, что на самом деле этот способ помогает далеко не всегда. А быть может, порой и лучше было относиться к женской болтовне как к звукам природы, словно к шуму моря или порывам ветра за окном. Иногда лишь улыбнуться, иногда поддакнуть, но на самом деле мыслями унестись в свой собственный мир.
— Вы всегда приглашали одних и тех же девушек?
— Всего их было шесть, — ответил он. — Но за один раз — не больше трёх, — добавил он. — Потому что, видите ли, даже в постели следует избегать излишней толчеи. С четырьмя уже даже не очень-то и знаешь, что делать, а с тремя как-то всё можно уладить.
— Что ж, практика — залог мастерства. Как звали ту, что была к вам особенно расположена?
— Её зовут Финка, — ответил он. — Гладкая Финка.
— Финка, — повторил я. — Почему Финка?
— Рудольфина, — со смехом ответил он. — Ну и имечко ей дали, не диво, что она предпочитает, чтобы её звали Финкой.
Милсдарь Цолль, как видно, возвращал себе доброе расположение духа при воспоминаниях о проделках со шлюхами. Что ж, я решил пока его не укорять. Пусть смеётся, лишь бы соображал здраво. Может, оно и к лучшему, что он не погрузился в какой-нибудь беспамятный ступор, вызванный чувством отчаяния и безнадёжности?
— А почему гладкая? — допытывался я.
Он снова рассмеялся.
— Потому что начисто бреет волосы по всему телу, — ответил он. — Ну, кроме головы, разумеется, — тотчас же оговорился он. — Но там, сами знаете где… — Он многозначительно поднял палец. — Она гладкая, как подушечка пальца.
— Ах вот как, — промолвил я. — Странный обычай. Бесстыдный. Хотя, скажу я вам, он был известен ещё в римские времена, когда волосы на теле считались отвратительными, а тех, кто от них не избавлялся, почитали за обыкновенных простаков, варваров и мужланов.
Он бросил на меня тяжелый взгляд, и я тотчас же вспомнил, что он говорил о себе и о том, что для забав в сатира ему даже не приходилось надевать меховую куртку.
— Времена меняются, разумеется, — быстро добавил я. — Мода и обычаи тоже.
— Выбритый мужчина выглядел бы как блудница, приготовленная для утех содомитов, — язвительно заявил Цолль.
Я поднял руку.
— Довольно, господин советник, о нравах и моде. Самое главное, что я уже знаю, чего ожидать на вашем допросе.
Он беспокойно заёрзал.
— Меня будут пытать?
Я покачал головой.
— Я не могу сейчас ответить на этот вопрос, — сказал я. — Я постараюсь не допустить столь несчастливого оборота дел, но ничего не могу вам гарантировать.
Он тяжело вздохнул и сжал руки в кулаки.
— Что мне делать?
— Всё отрицать, — решительно ответил я. — Да, признаться в знакомстве с девицами, признаться в проделках с ними, но ни в коем случае не признаваться в переодевании сатиром.