— Ландыши, — заключил он с притворным восторгом.
В нашей благословенной Империи пересылка отравленных писем, по правде говоря, была не столь в моде, как в Византии или Персидской державе, однако обычай этот уже успел распространиться и превосходно прижиться в Италии. Я, конечно, не думал, чтобы Касси желал меня отравить, но поскольку инквизиторам надлежит проявлять отвагу, когда нужно, и осмотрительность — когда нужно, конверт я вскрыл с величайшей осторожностью и столь же осторожно, не касаясь бумаги голыми пальцами, развернул послание. Я пробежал глазами его содержание.
— Весьма любезное приглашение на завтрашний завтрак, — сообщил я. — Архидьякон пишет, что будет счастлив познакомиться со мной. — Я поднял глаза на Людвига и улыбнулся ему. — Не правда ли, очаровательно?
— И какая честь, — с той же серьёзностью добавил он. — А я тоже приглашен?
— Нет. Что, впрочем, не мешает тебе считать себя приглашенным от моего имени. Вы оба, и ты, и Генрих, будете меня сопровождать, — решил я.
— Если Касси убьет нас на этом завтраке, то в Вейльбурге больше не останется инквизиторов, — заметил Шон.
Я кивнул, но не собирался менять своего решения, ибо если бы Касси захотел нас убить, он сделал бы это так или иначе. Разумеется, визит сразу трех инквизиторов лишь облегчил бы ему задачу, но, скажем прямо, при том перевесе сил, каким располагал архидьякон, от нападения нас не защищало ничто, кроме высокого статуса нашей службы. И еще старой поговорки: «Когда гибнет инквизитор, черные плащи пускаются в пляс». Ибо Святой Официум славился тем, что всегда мстил за обиды, нанесенные его служителям. И месть эта вершилась не только безжалостно, но и с ужасающей, устрашающей жестокостью. Вероятно, потому-то инквизиторы гибли так редко…
— Он нас не убьет, — сказал я. — Полагаю, он не настолько глуп. Думаю, он хочет с нами познакомиться и понять, чего от нас можно ожидать. И странно, что он решился отправить приглашение так поздно.
— Наверняка предложит тебе кругленькую сумму, чтобы мы не совали нос в его дела, — предположил Людвиг.
Поразмыслив, я кивнул.
— Быть может, — ответил я.
«Все те, кто жаждет подкупить нас, инквизиторов, не осознают, что мы давно уже куплены, — подумал я. — Но не людьми, а Богом Всемогущим. Мы Его слуги и наемники. И плата наша — не праздная жизнь в мире земном, а радостная надежда на вечное бытие в Его свете».
— А быть может, и нет, — добавил я вслух.
В трапезную вошел Генрих и поздоровался с нами. Его взгляд тут же упал на письмо, лежавшее на столешнице.
— Архидьякон Касси, — заключил он, едва взглянув на сургучную печать.
— Именно так, — подтвердил я.
— Могу взглянуть?
Я жестом пригласил его прочесть, а когда он закончил и положил бумагу обратно на стол, я произнес:
— Мне кажется, один из вас меня предаст.
Оба подняли на меня глаза. Шон усмехнулся и потянулся за ломтем хлеба и медом.
— Это буду я? — спросил он.
Я кивнул.
— Но будь предельно осторожен.
Он рассмеялся.
— Буду подавать двусмысленные знаки, вселять робкую надежду, рисовать туманные перспективы того, что, быть может, представится случай… А еще буду выказывать опасения и тревогу, что пособничество епископу и Касси может повредить моему положению инквизитора…
— Весьма разумно. — Я кивнул. — Человек, которого нельзя купить, вызывает гнев или безразличие, но тот, кто кажется слишком легкой добычей, провоцирует беспокойство.
— О, поверь, я не буду легкой добычей, — заверил Людвиг.
— Касси не дурак, — добавил я предостерегающе. — Пусть вас не обманывает, дорогие товарищи, тот факт, что мы так легко его одурачили. Человек, который в Риме, в этом рассаднике лис, змей и гадов, стал архидьяконом, должен иметь кое-что в голове. У него должны быть иные козыри, помимо того, что он сын епископа, отпрыск влиятельной римской семьи и обладает волосами прекрасными, как у девицы.
— Мордимер, право же, не стоит нас стращать, — сказал Шен. — Поверь, мы и так напуганы в достаточной мере.
— Очень хорошо, — похвалил я его, ибо все мы знали, что отвага прекрасна и возвышенна в рыцарских эпосах, но в настоящей жизни ею следует распоряжаться весьма расчетливо. И никогда не путать ее с безрассудством или глупостью. — Впрочем, быть может, наши подозрения и домыслы заходят слишком далеко, — добавил я. — А Касси хочет лишь соблюсти приличия. В конце концов, мы должны сотрудничать в ходе следствия, — закончил я с едкой усмешкой.