Мы с Людвигом оба улыбнулись этому признанию, потому что для Хайдера оно прозвучало почти сентиментально-любовно.
— А Мордимеру все равно была бы не до Кинги, ведь он встречается с той молоденькой, премиленькой вдовушкой, — заметил Людвиг.
— Друг мой, — молвил я, — то, что зубр завтракает из одной кормушки, еще не значит, что у него нет охоты отведать обед на соседнем лугу.
— Видал я, видал твою куколку, — с одобрением отозвался Генрих. — Скажу я вам, на таком сеновале и я бы с величайшим удовольствием повалялся.
— Говорят, девица прямо-таки горит желанием принести Мордимеру клятвы перед алтарем. — Людвиг насмешливо взглянул на меня.
Я пожал плечами.
— Не знаю, откуда берутся эти захватывающие сведения, но, уверяю вас, женитьба мне не по уму, — сказал я. — Да и подумайте сами: какой жеребец, вместо того чтобы радостно резвиться на свободе, даст привязать себя к одному дереву, где его ждет унылое будущее? Кому это нужно? Жена — это хорошо, согласен, но только когда она чужая и сговорчивая…
Инквизиторы могли вступать в брак, если изъявляли такое желание, но в таком случае им редко удавалось занимать высокие или ответственные посты в Святом Официуме. Наше начальство полагало, и, вероятно, справедливо, что полное посвящение себя профессии и ее требованиям является тем качеством служителя, которое гарантирует, что в час испытания он без колебаний рискнет жизнью во имя защиты святой веры. Кроме того, семья ведь могла стать слабостью, уязвимым местом, легкой мишенью и поводом для шантажа, дабы совратить слугу Божьего на путь предательства и неправедности. Инквизиторы должны были быть выкованы из стали и гранита, и страшиться им следовало не за себя и не за других людей, а за судьбу нашей святой религии, ради которой они должны были без колебаний жертвовать всеми земными благами, включая собственную жизнь. Многие служители Святого Официума пытались совмещать огонь и воду, имея постоянных любовниц и даже детей, но не вступая в освященный таинством брак. Разумеется, такое поведение тоже допускалось, но был бы очень наивен тот, кто полагал, будто об этом не было известно и из этого не делалось выводов. А вообще, самым предпочтительным считалось, когда инквизиторы — так же, как мы — размещались в своей штаб-квартире. В нашем распоряжении ведь был большой каменный дом, каждый из нас жил в удобной, тщательно обставленной комнате, мы пользовались услугами хозяйки, заботившейся о приготовлении пищи, нанимали прислугу для поддержания порядка. У нас также была своя библиотека, доступ к важным документам, и, что немаловажно, стоило лишь спуститься по лестнице в подвалы, чтобы оказаться в тщательно оборудованной комнате для допросов, рядом с которой располагались камеры для заключенных. Наш настоятель велел тщательно звукоизолировать эти помещения, чтобы вопли допрашиваемых не мешали инквизиторам, находящимся наверху и занятым другими делами.
— Шашни с чужой женой могут быть чреваты неприятностями, если муж слишком ревнив, — заметил Генрих.
— О, не всегда так бывает, — махнул рукой Людвиг. — Был у меня когда-то приятель, к жене которого я захаживал, когда он отправлялся развлечься с любовницей. — Он засмеялся. — Так что, когда все обо всем знали, то и обид никаких не было. И лишь утром мы вчетвером встречались за завтраком, чтобы подкрепить подорванные за ночь силы.
— Кроме того, чужая жена не хочет, чтобы ты на ней женился, а девицы и вдовы только и ждут, как бы нас, бедняжек, одурманить и завлечь в сети, — заключил я.
— О, это правда, это правда, — мрачно согласился Генрих, и, кажется, по тону его голоса я понял, что в его жизни был опыт, пробудивший эту мрачность.
— Ах, Мордимер. — Шон обернулся ко мне. — Скажи: сколько лет твоей подружке?
— Девятнадцать, — ответил я.
— Прекрасный возраст! — Генрих даже в ладоши всплеснул. — И подумать только, уже успела овдоветь после богатого, старого мужа. Великое счастье — так весело начать жизнь!
— А отчего умер этот старик? — спросил Людвиг.
Я широко улыбнулся.
— Наверное, забавнее всего было бы, если бы я вам рассказал, что он так усердствовал на ней, что сердце его разорвалось от натуги, — сказал я. — Но правда куда прозаичнее. Он был знатным обжорой, и однажды ел так жадно и поспешно, что подавился костью насмерть. Вот и вся история.
Моя любовница рассказывала мне об этом происшествии одним вечером, когда мы осушили уже две бутылки вина, и так при этом смеялась, что даже свалилась с кровати.