— Прекрасно сказано. — На лице мужчины расцвела сердечная улыбка. Однако взгляд оставался холодным и испытующим.
Помните, мои дорогие, что, когда вы хотите узнать истинные намерения человека, смотрите ему в глаза. Именно они — зеркало души, и хотя это зеркало можно настроить так, чтобы оно отражало ложный образ, сделать это непросто, и не каждый на такое способен.
— Надеюсь, вы согласитесь со мной, что человеческая жизнь — это ценность, которую мы должны защищать, — произнёс я, а он смотрел на меня, не дрогнув и не проронив ни слова. — Разумеется, не любой ценой и не всегда, — добавил я. — Ибо не всякая жизнь и не всякий человек заслуживают того, чтобы мы посвящали своё время и усилия их защите.
— Перейдём к делу, мастер Маддердин, — прервал он меня твёрдым, хотя и вежливым тоном. — Кого мы должны убить?
Я сердечно ему улыбнулся.
— Мне не нужна смерть людей, о которых я вам расскажу, — сказал я. — Мне нужно лишь, чтобы они исчезли. А отправятся ли они в путешествие в соседний город или же на дно реки — это меня уже не интересует, и я не хотел бы на этом останавливаться.
— Учитывая знойный месяц и то, что ничто не предвещает перемены погоды, бросать трупы в реку — не такая уж хорошая идея, как ещё весной, — заметил он.
Я потянулся во внутренний карман. На всякий случай — движением более медленным, чем обычно, хотя я и не думал, что мой собеседник подозревает у меня дурные намерения. Нас связывали дела, в которых мы оба рассчитывали извлечь обоюдную выгоду, а это всегда хороший повод, чтобы хотя бы какое-то время не убивать друг друга. Я достал мешочек и протянул ему на открытой ладони.
— Этот порошок достаточно подсыпать в питьё или еду, — объяснил я. — Он совершенно безвкусен и не имеет запаха, а попав в организм, вызывает конвульсии и почти мгновенную смерть.
— Шерскен, — сказал он.
— Именно. Шерскен. Подозреваю, что у вашего общества может быть к нему доступ, но я подумал, что лучше принести свой, в высоком качестве которого я абсолютно уверен.
Разумеется, ни один злодей не должен был иметь доступа к шерскену (иногда называемому также «порошком инквизиторов»), процесс изготовления которого был тайным, выдача — строго учитывалась и ограничивалась, а незаконное владение каралось смертью. Но, как это бывает в нашем мире, все тайны со временем становятся всё менее таинственными. Так было, к примеру, со знаменитыми флорентийскими зеркалами и хрусталём. Долгие десятилетия Флоренции удавалось хранить секрет их производства (а следовательно, и торговую монополию), пока наконец один из мастеров не сбежал к императорскому двору, и через несколько лет хрустальные мануфактуры появились по всей Европе, а флорентийским властям осталось лишь скрежетать зубами и сыпать проклятиями. Поэтому я не сомневался, что шерскен находится не только в руках Святого Официума. Но, по крайней мере, в той порции, что была у меня, я был уверен — она не подведёт.
Мужчина взял мешочек с моей ладони и сунул за пазуху.
— А теперь позвольте спросить, кем нам предстоит заняться.
Это тоже было характерно, и этого я и ожидал от посланника тонгов. Сначала он принял заказ и лишь потом спросил, о ком идёт речь. Тем самым он показывал, что они способны достать любого. Но так ли это было на самом деле? Смогла бы организация убить архидиакона? А епископа? Полагаю, в первом случае это не составило бы большого труда. Конечно, Касси был очень осторожен, зная, что находится в чужом и враждебном городе, но проблема была в другом. Убив сына епископа, город перевёл бы конфликт, вызванный деловым спором, на путь личной ненависти. Это было бы неверно, и от такого заказа тонги могли бы отказаться. А может, и не отказались бы? Что ж, так или иначе, я не собирался этого проверять. Устранение архидиакона я оставлял на крайний случай. Возможно, я и воспользуюсь этим решением, но точно не сейчас.
— В подвалах ратуши заперты шесть женщин, среди них одна, которую называют Гладкая Финка, а её имя и фамилия — Рудольфина Вайсс, — объяснил я. — Показания этих негодниц бросают тень на одного из порядочных горожан. Я бы хотел, чтобы именно они лишились возможности выдвигать обвинения.
— Шесть, — задумчиво повторил он.
— Вы имеете что-то против числа шесть? — невинно спросил я.
— А их показания случайно уже не занесены в протоколы? — спросил он, проигнорировав мой вопрос.
Пожалуйста, значит, он был осведомлён даже о деталях судопроизводства. Тем лучше. И тем лучше это говорило о тонгах — что они так хорошо подготовлены к разговорам о положении дел в городе.