На этот раз кивнул я.
— Святая правда, — согласился я с ним.
Мы стукнулись кружками и осушили их до дна, а затем немного поболтали об одной очаровательной девушке из «Римской Басни», которую мы оба имели возможность узнать весьма основательно и глубоко. Мы обменялись замечаниями касательно ее способностей и единодушно пришли к выводу, что девушку ждет блестящее будущее. Лишь бы ей удалось сохранить свежесть и красоту, что в ее ремесле было совсем не так-то просто.
— А может, найдет себе какого-нибудь богатого мужа? — сказал Баум, который, по-видимому, был настолько доволен девушкой, что желал ей добра.
— Может, и найдет. — Я кивнул. — Но уж точно не в Вейльбурге. Ведь ни один порядочный горожанин не женится на шлюхе, которую на все лады пользовали его приятели. Он станет посмешищем.
Аптекарь кивнул и вздохнул.
— Но если она заработает немного денег и приедет в Кобленц или Энгельштадт, представится там вдовой или сиротой и будет вести жизнь, не вызывающую нареканий, то быстро найдет охотника на ее прелести, который даже понятия иметь не будет, сколь многие до него ими лакомились…
— Вот именно. — Баум наполнил наши кружки. — Выпьем за предусмотрительность и здоровое недоверие, что велят нам проверять людей, которых мы хотим взять себе в партнеры. Будь то в личной жизни или в делах.
Я с радостью выпил за это, поскольку, как служитель Святого Официума, я, разумеется, считал, что высшая форма доверия — это контроль. Если мы будем присматривать за гражданами, начиная с мельчайших деталей, то лишь тогда мы сможем им по-настоящему доверять. Но до этого был еще долгий путь, и от сей благословенной для человечества мечты нас отделяли многочисленные преграды. Однако я был уверен, что рано или поздно мы эти трудности преодолеем, а ближние поймут, что мы присматриваем за ними, стережем их и наказываем, когда нужно лишь для того, чтобы они были еще счастливее, чем есть.
— Знаете ли, господин Маддердин, к каким выводам я прихожу, наблюдая за этим городом?
— Смею предположить, что к невеселым, — отозвался я.
Он покачал головой с удрученным выражением лица.
— Да уж, к невеселым, — признал он голосом столь же унылым, как и его лицо.
— Поделитесь ли вы со мной своей печалью?
— Отчего же нет? — Он на мгновение задумался, а затем начал серьезным тоном: — Видите ли, наблюдая за настоящим, но зная кое-как историю, я замечаю одно: катастрофа, подобная нынешней эпидемии, срывает с нашей цивилизации маску разума…
Я едва заметно кивнул, поскольку вывод этот показался мне не только вполне обоснованным, но даже более чем вероятным, особенно когда приходилось наблюдать за поведением граждан Вейльбурга.
— Все эти поразительные теории и концепции не только о происхождении болезни, но и о способах ее лечения, — вздохнул он. — Эти слухи и безумные выдумки, повторяемые в стоустых пересказах. Все эти хитрые шарлатаны, безнаказанно паразитирующие не только на людской глупости, но и на простодушной наивности недалеких умов…
Аптекарь покачал головой, и я видел, что мысли о том, как устроен мир, не только не доставляли ему удовлетворения от осознания, что он-то умнее и видит больше и дальше, но пробуждали в нем печаль оттого, что большинство людей не может, подобно ему, испытать благодать благоразумия. Это было, безусловно, благородно с его стороны.
— Люди хотят верить, — объявил я. — Хотят верить, что кто-то готовит некие ужасающие ловушки, дабы их в них изловить. Может быть, когда они полагают, что кто-то посягает на их жизнь, некий страшный, но неузнаваемый и невидимый враг, то чувствуют, что и сами что-то значат? А с другой стороны, они уповают на чудесные способы спасения, потому и подхватывают любой, самый глупый слух и тиражируют его, повторяя в еще более преувеличенном, многократном виде, затуманивая тем самым не только умы ближних, но и сами теряя границу между реальностью и воображением.
Баум выслушал меня внимательно, а затем кивнул и пожал плечами.
— Неужели мы всегда, всегда будем такими глупцами? — с горечью спросил он.
Разумеется, я догадался, что он имел в виду не нас двоих, ибо мы-то как раз принадлежали к просвещенному меньшинству, руководствующемуся принципами логики и дедукции. Но под словом «мы» он понимал человечество в целом, признаем честно, не только тупое, но и с легкостью принимающее любой вздор за истины в последней инстанции.