— Всегда, господин Баум, — решительно ответил я. — Пройдут века, наши могилы зарастут сорняками и осядут, а люди останутся такими же идиотами, какими являются сегодня. Вот только идиотизм их, вероятно, обретет иные, более изощренные формы выражения.
— Быть может, все будет не так уж и плохо. — Я заметил, что мой пессимизм удивил даже его. — Ведь если мы останемся такими же глупыми, как сейчас, то кто знает, не вымрем ли мы в конце концов от этой глупости?
— Уж об этом не беспокойтесь. — Я махнул рукой. — Люди, по правде говоря, глупы и подлы, но благодаря крысиному инстинкту выживания кое-как проскользнули через все века и эпохи. А раз уж они до сих пор не передохли, то уж в будущем непременно справятся. Мы слишком любим совокупление, господин Баум, чтобы вымереть раз и навсегда.
— Этому не возражу, — молвил он.
Тотчас после этого мужчина, сидевший в двух столиках от нас, с громким скрежетом отодвигаемого табурета поднялся с места, после чего, воздев высоко-высоко большую оловянную кружку, произнес с благоговением, голосом зычным и могучим:
— Утешительница скорбящих. Водка.
Он поднес сосуд к носу, с улыбкой понюхал и осушил до дна одним долгим глотком. Затем глубоко вдохнул, схватил ломоть черного, ржаного хлеба — я думал, он его съест, но он лишь понюхал его с блаженным видом и положил обратно на столешницу.
— Утешительница скорбящих, — повторил он, глядя на бутылку.
— Этими словами мы скорее именуем Богоматерь, а не водку, — сказал я сурово, с укором в голосе.
Он фыркнул и пренебрежительно махнул рукой.
— Водка не раз не только утешала меня в несчастье, но и давала моим мыслям новый, творческий огонь. А от Богоматери, да будет вам известно, я никогда подобной милости не удостаивался. Посему простите меня, но скажу честно: водку я предпочитаю Богоматери.
На свете было много инквизиторов, которые немедленно заинтересовались бы этим человеком, приказали бы его арестовать и допросить, а если бы дело пошло хорошо, то тут же раскрыли бы сплотившийся вокруг него еретический заговор. Я, однако, принадлежал к тем, кто обычно махал рукой на пьяный бред. К тому же сейчас, в городе, терзаемом эпидемией, блокадой, жарой и присутствием архидьякона, пьянчужка, несущий вздор в таверне, был поистине наименьшей из забот.
Баум взглянул на меня, ибо ему, по-видимому, было любопытно, как я отреагирую на кощунственные слова пропойцы, но поскольку я больше ничего не сказал, он с любопытством в голосе спросил его:
— А поведайте нам, раз уж вы так красноречивы, какой вы знаете способ не заболеть терзающей горожан кашлюхой?
— Нужно пить очень много водки, — ответил тот с безмятежной пьяной улыбкой.
— Не знаю, насколько этот способ действенен, но, полагаю, весьма приятен, — отозвался я.
— Вот именно. — Он хлопнул в ладоши и с кряхтением сел. — Помочь-то может поможет, а может, и не поможет, но, по крайней мере, если человеку придется умереть, то в лучшем настроении и с меньшим страхом, чем на трезвую голову. А всегда ведь приятно подумать, что в Царствие Небесное мы попадем, весело напевая, а не уныло волоча ноги и с кислой миной.
— Это весьма приятная мысль, — заключил я.
— Ну и пару ладных девок для компании, — добавил он. — Чтобы человек хорошенько при них пропотел.
— Еще бы. — Я улыбнулся. — Многие, пожалуй, согласились бы даже захворать в обмен на столь приятное лечение.
Пьяница снова наполнил свою кружку водкой до самых краев, подозрительно зыркнул на нас, словно опасаясь, что мы попросим его угостить, но поскольку ничего подобного не услышал и не увидел, успокоенный, поднял сосуд и осушил его на этот раз двумя долгими глотками, после которых глубоко вздохнул с блаженным выражением на лице.
— Это точно водка? — тихо удивился Баум. — Этот человек пьет ее быстрее, чем мы воду.
Я встал из-за стола.
— Господин Баум, мне пора. Служба — не дружба. А вы? Идете? Остаетесь?
— Иду, иду, — ответил он. — Что мне тут одному сидеть.
Аптекарь тоже поднялся и, лишь прежде чем выйти, наклонился к пьянице, который неподвижным взором смотрел на стену.
— Желаю вам успехов в лечении против кашлюхи, — бросил он. — Но впредь будьте осторожны в том, что и кому говорите. Ибо, видите ли, вы могли бы наткнуться, к примеру, на инквизитора…
Любитель водки поднял на него безразличный взгляд, моргнул и сказал, ничуть не смутившись:
— Да можете вы все в Империи меня в задницу поцеловать, ибо я шляхтич и подданный польского короля.
Я рассмеялся и потянул аптекаря за локоть.
— Пойдемте, господин Баум, — велел я.