— Что я могу сказать, — развел я руками. — Он был человеком великого воображения.
— Ну полноте! — воскликнул Корнелиус. — Всякое воображение должно иметь какие-то границы, очерченные разумом. Что это за идея о чертенятах, разносящих болезни и парящих в воздухе вокруг нас, словно невидимые пылинки?
Я улыбнулся, но затем посерьезнел.
— Я советовал вашему брату, для его же блага, не углубляться в эту тему. Мне даже кажется, я убедил его незадолго до его несчастной смерти.
— Виновных так и не нашли, — он даже не спросил, а констатировал, внезапно помрачнев.
Я покачал головой.
— Вы сами знаете, сколько несчастий постигло Вейльбург в последние дни. Смерть вашего брата, простите за прямоту, просто затерялась в череде катастроф.
— Что вы, — отозвался он. — Не за что прощать, в ваших словах сквозит неприкрашенная правда. Хотя и, несомненно, печальная, — добавил он.
— Что ж, — сказал я, поднимаясь. — Позвольте мне откланяться. Свою задачу я выполнил, а остальное уже не моя забота. Хорошо по крайней мере, что пожар пощадил ваш дом.
Баум тоже встал, и мы оба неспешно направились к выходу.
— Эх, мастер Маддердин, конечно, хорошо, что наш дом не сгорел, но я бы предпочел иметь наличные, а не здание в городе, с которым даже не знаю теперь, что и делать.
Полагаю, многие хотели бы иметь заботы, подобные тем, что были у Корнелиуса Баума, сокрушавшегося об избытке материальных благ. Что поделать, так уж устроен этот мир.
— Да и будет ли это место после всех волнений и пожара добрым для дел? — Я подозревал, что этим вопросом он задавался с самого приезда в Вейльбург. — Если бы вы знали кого-то, кто был бы заинтересован в этом доме… — Он взглянул на меня и вздохнул: — Продам даже с убытком, лишь бы избавиться от бремени.
— К сожалению, я покидаю город, — ответил я. — Обязанности зовут меня в иные края.
— О! И куда же вы направляетесь, если не секрет?
— В Кобленц, — ответил я чистую правду, ибо у меня не было причин скрывать сию весть. — Пока что в Кобленц, — добавил я. — А затем туда, куда пошлет начальство.
Он понимающе кивнул.
— Если вам что-нибудь понадобится, идите в аптеку «Край Асклепия» и скажите, что это я вас прислал, — молвил он. — Пусть дадут вам все, что пожелаете. В кредит.
— Весьма вам признателен, — сказал я.
А после мы попрощались и расстались, и аптекарь в благодарность вручил мне кошелек, который, однако, был куда менее тугим, чем мог бы быть, обладай он более щедрым сердцем. Так или иначе, я никогда больше не встречал Корнелиуса Баума и не слышал о безумных теориях Йонатана Баума и его чертенятах в цветастых штанишках. Так фантастическая и смелая концепция аптекаря о том, что рядом с нашим миром якобы существует некая волшебная реальность невидимых и вредящих людям созданий (а человек, твердо стоящий на земле, сказал бы даже, что концепция эта была не столько смелой, сколько попросту и обыкновенно нелепой), умерла вместе с самим аптекарем. Зато «Восхитительную Воду Баума» пили в Кобленце еще долгие годы, а продажа ее, как я слышал, обеспечила владельцу рецепта большие доходы и безбедную жизнь, тем более что продавалась она в нескольких вариантах вкуса, и каждый из них был, как меня уверяли, несравненен.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ИНКВИЗИТОР ДИТРИХ КНАБЕ
В окрестностях Вайльбурга сентябрь обычно стоит теплый, солнечный и ясный. В садах поспевают фрукты, а на склонах недалеких холмов нежится в солнечных лучах еще молодой виноград. Но на сей раз сентябрь выдался иным. Будь я поэтом, то сказал бы, что Вайльбург прощался со мной, проливая горькие слезы, но я инквизитор, а не человек пера, и потому могу лишь констатировать, что сквозь серую мглу моросил холодный дождь, а порывы ветра швыряли мне капли воды прямо в лицо, как бы плотно я ни пытался укрыть его капюшоном. Итак, я прощался с Вайльбургом в сырости и под дождем, в компании местного дурня, которому поручено было позаботиться о моем вьючном коне и саквах на пути в Кобленц. Впрочем, в тех саквах почти ничего и не было, ибо так уж повелось, что единственное достояние инквизитора — это острый ум и горячее сердце, а в остальном мы полагаемся на Господа Бога. Я не стяжал земных благ, и единственной ценностью, что осталась у меня, было немного золота, полученного от горожан. Что еще, кроме этого, я увозил из Вайльбурга?