— Мы еще непременно встретимся, Мордимер, — серьезно пообещал он, глядя мне прямо в глаза. — Когда-нибудь Дитрих Кнабе приведет тебя в мир, о существовании которого ты даже не знаешь, ибо двери в него для тебя захлопнули.
Я не понимал, о чем он говорит, но не думал, что он ответит, если я спрошу. Что ж, раз он хочет быть загадочным сфинксом или таинственной пифией, пусть себе будет, а я не доставлю ему удовольствия выпрашивать ответ.
— А теперь перейдем к делам более приземленным и важным для нас здесь и сейчас, — сказал он уже более легким тоном. — Здесь неподалеку, у тракта, примерно через полчаса ты должен до него доехать, находится постоялый двор «Спертый Гром». Там ты должен ждать прибытия инквизиторов, которые сопроводят тебя в Кобленц.
Я ничего не ответил, и он добавил:
— Ты не пленник и не будешь им, Мордимер. — На этот раз его тон был мягче. — Эскорт должен служить твоей защите. Князь-епископ, может, и не отличается особой сентиментальностью, но, знаешь ли… ты убил его сына. И он знает, что именно тебе он обязан крушением своих планов. Так что мы не желаем, чтобы прихвостни епископа убили тебя или схватили, дабы затем подвергнуть пыткам и казни. Если мы захотим тебя убить, мы убьем тебя сами…
— Приятно это слышать, — вежливо ответил я. — Я, конечно, исполню твое пожелание.
— Это не пожелание, а приказ, — холодно пояснил он. — И если ты осмелишься им пренебречь, как ты это сделал с предыдущими приказами, ты будешь наказан так, что даже тебе это покажется… — он сделал паузу. — Неприятным, — закончил он.
— Я не намерен бессмысленно рисковать жизнью, которая еще может на что-то пригодиться Святому Официуму, — ответил я. — Разумеется, я дождусь эскорта.
А затем мой таинственный спутник просто натянул поводья своему скакуну и уехал, не попрощавшись.
Обещанный Кнабе эскорт состоял из трех веселых инквизиторов, вполне довольных тем, что могут вырваться из скучного города и отвлечься от повседневных обязанностей, а взамен неспешно ехать по тракту, останавливаясь в постоялых дворах, чтобы поесть и выпить за счет Святого Официума и поболтать с незнакомым спутником. Они расспрашивали меня о событиях в Вайльбурге, не только о бушующей кашлюхе, но и о споре с архидьяконом и о мятеже в городе. Однако их вопросы были не допросом, а искренним любопытством соратников, которые от очевидца хотели узнать, что произошло. Я рассказал им почти все, умолчав, однако, о своем участии в разжигании бунта и о роли, которую во всей этой катастрофе сыграла Кинга.
— Ну вот так и бывает, когда жизнь интересная, — заметил один из сопровождавших меня инквизиторов. — Не то что у нас… — вздохнул он и с покорностью махнул рукой.
Что ж, вайльбургские события, вошедшие в историю города под названием «кашляющий бунт», может, и были интересными, но, с другой стороны, унесли много человеческих жизней, а мне доставили немало хлопот. Однако я мог поздравить себя с тем, что все, что я делал или не делал, неважно, было ли это намерением, действием или бездействием, имело целью приумножить в мире славу Божию. Независимо от того, что говорили бы другие люди, и независимо от того, как в итоге сложились дела, я надеялся, что наш самый суровый и самый справедливый Господь записал реестр моих деяний сияющим пером. И когда я предстану пред Его высочайшим ликом, у меня не будет причин ни для стыда, ни для беспокойства, ибо каждая моя мысль и каждый мой поступок были посвящены Ему.
ЭПИЛОГ
Говорил ли Дитрих Кнабе, рисуя передо мной разветвленную сеть интриг и заговоров, которым я якобы воспрепятствовал, правду, лгал или же (как это чаще всего бывает) иногда лгал, а иногда говорил правду? Признаюсь, уже находясь в Кобленце, я старался следить за вестями из Вайльбурга, чтобы узнать, как сложилась судьба города и его жителей. Что ж, Вайльбург понес большие потери из-за пожара, в нем также шел процесс против бургомистра и городского совета. Советников обвинили в пособничестве беспорядкам и призывах к мятежу, в результате которого погибло столько людей. Однако им крупно повезло, что жертвами столкновений пали лишь пришельцы из Ватикана, а не какой-нибудь порядочный аристократ, гражданин Империи, чья семья развязала бы кампанию против горожан и потребовала бы их голов. Да, князь-епископ, разумеется, не был доволен смертью своего сына и подавляющего большинства его свиты, а затем и поражением солдат, штурмовавших вайльбургские стены, но было черным по белому доказано, что Умберто Касси совершал насилие и убийства, а мятеж был лишь реакцией населения на эти преступления. В конце концов, весь процесс завершился тем, что бургомистра и советников оправдали, однако конфисковали их имущество и изгнали из города. Как мне, впрочем, донесли, все обвиняемые узнали о приговоре задолго до его оглашения и успели к нему так подготовиться, что в действительности почти ничего не потеряли и смогли начать новую жизнь в другой части Империи. Что до князя-епископа, то вскоре после вайльбургских событий он так неудачно упал с коня на охоте, что свернул себе шею. Его похоронили с великой помпой, а траурные церемонии длились больше недели. Говорят, Инквизиция прислала по случаю его похорон венок, впечатляющий своей красотой и размерами, а представитель Святого Официума произнес речь, выжимавшую из глаз слезы искреннего умиления. Все имущество епископа за неимением законных наследников перешло в руки Церкви. А чем же закончился спор о прибылях с соляных копей? Спор, который и стал тем самым первым камешком, что вызвал лавину епископской ненависти к Вайльбургу? Что ж, привилегия осталась за городом, и, учитывая понесенные им потери, надо признать, что никогда она не могла бы пригодиться больше, чем в эти тяжелые времена. Можно сказать, что многое должно было случиться, разыграться множество драм, произойти множество катастроф, чтобы все, по сути, осталось по-старому. На шахматной доске сменились некоторые фигуры, но я был уверен, что через несколько, от силы полтора десятка лет никто за пределами Вайльбурга и не вспомнит о том, что здесь творилось. Да и в самом Вайльбурге об этом несчастном знойном лете будут вспоминать главным образом из-за эпидемии кашлюхи и великого пожара, а не из-за противостояния между горожанами и епископом.