Я помнил невыносимость подобной духоты со времен, когда я был лишь начинающим инквизитором и когда я блестяще раскрыл загадку убийцы, орудовавшего в городе, который с исключительной жестокостью и мерзостью убивал молодых женщин. Я хорошо помнил и радость, которую вызвал тогда у граждан первый летний ливень, последовавший за долгим, очень долгим периодом зноя. Временем жары столь мучительной, что она не только захватывала дух, но и отнимала здравый смысл.
— Пусть хоть один день пройдет дождь, и мир сразу всем покажется лучше, — с надеждой в голосе добавил мой товарищ. — И всем станет легче дышать, так может, и этот паршивый кашель пройдет?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НАСТОЯТЕЛЬ ГУСТАВ ВЕБЕР
Настоятель прихода церкви Меча Господня был одним из нас. Нет, нет, милые мои, не поймите меня превратно: этот священник не был инквизитором, но мы знали, что когда-то, давным-давно, он учился в пресветлой Академии Инквизиции. Призвание, однако, направило его по иному пути, нежели почетная служба инквизитора, и, надо признать, он весьма неплохо на этом вышел. Ибо быть настоятелем в зажиточном, хоть и небольшом городе, всегда было выгодно, даже если район, в котором находился приход, не принадлежал к очень богатым. Но, насколько я знал, священник умел говорить пламенно, и верующие любили слушать его проповеди. А раз любили слушать проповеди, то и чаще, и охотнее бросали деньги в кружку для пожертвований. В церквях царил тот же закон, что и в цирках. Чем милее зрителю были твои трюки, тем охотнее этот зритель тебе платил. Священники, подобные нашему настоятелю, прекрасно знали об этой зависимости и не гнушались ею пользоваться. Но Густав Вебер, кроме того, сохранил теплое чувство к Инквизиции, а поверьте мне, Святой Официум умела отплатить за такое расположение, и я был уверен, что должность настоятеля досталась Веберу не без тактичной помощи инквизиторов. В любом случае, я знал, что насколько он сможет мне помочь, настолько и постарается это сделать.
Я нашел его в главном нефе, когда он зычным голосом отчитывал церковного служку, стоявшего с метлой в руках и опущенной головой. Настоятель был невысок, пузат, с венчиком волос, обрамлявшим красную плешь — вернейший знак того, что в последнее время он не был достаточно осторожен, чтобы на открытом солнце надевать шляпу.
— Да будет прославлен Иисус Христос, — произнес я. — Здравствуй, Густав.
— Магистр Мордимер Маддердин в церкви! Какое необычайное событие! — иронически воскликнул он, после чего нетерпеливо махнул рукой, давая понять служке, что тот может уйти и оставить нас одних.
— Мы, инквизиторы, воздаем Богу хвалу, преследуя врагов христианства, — серьезно ответил я. — Посему порой, стыдно признаться, можем и опоздать на ту или иную мессу.
Он широко улыбнулся.
— Чем могу тебе услужить? — спросил он. — Хочешь перекусить? А может, вина?
— Я, правда, уже позавтракал, но если от чистого сердца дано, то с чистым сердцем и приму, — изрек я.
— Только от чистого, — подтвердил он. — Я тоже с удовольствием позавтракаю во второй раз, — добавил он. — Хотя, может, и не следовало бы мне так себе потакать. — Он похлопал себя по выпирающему животу, туго обтянутому тесноватой сутаной.
Мы вышли на задний двор церкви и прошли к внушительному кирпичному дому, окруженному ровно подстриженной, сочно-зеленой живой изгородью. Кусты были сформированы в виде широких наконечников копий. Высокий садовник в потрепанной шляпе подстригал эту изгородь ножницами столь огромными, что ими, пожалуй, можно было бы отсечь человеку голову. Заметив нас, он на мгновение прервал работу, снял шляпу и поклонился. Вебер улыбнулся и сотворил в воздухе крестное знамение.
— Добрая душа, этот мой садовник, — заметил он. — Да и в своем деле разбирается так хорошо, как мало кто.
Мы вошли в здание, и Вебер провел меня в свой кабинет, довольно тесный, темный (ибо с одним лишь маленьким окном на северную сторону) и заставленный не только приходскими книгами, но и обычными печатными изданиями. Вебер, как я знал, был человеком просвещенным и охотно читал не только теологические труды. А в наши дни, во времена все более популярных печатных станков, уже даже обычный настоятель мог позволить себе иметь хотя бы несколько или даже дюжину собственных томов.
— Садись, Мордимер, садись. — Он придвинул мне стул и пригласил жестом.