Слава Богу, как раз сейчас и здесь не было внутри раздражающе кашляющих жителей Вейльбурга. Может, потому что час был ранний, а может, потому что я велел церковному служке запереть на ключ главные двери, чтобы хрип, харканье и плевки не отвлекали моего созерцания и не нарушали благочестивой задумчивости.
Конечно, кто имел бы большое желание войти в церковь, тот все равно бы в нее вошел, будь то через боковые двери или со стороны ризницы. Человек, который ко мне приближался, очевидно, имел именно это большое желание. Я догадывался, впрочем, что это было не благочестивое стремление к молитвенному разговору с Господом Богом, а менее благочестивая охота к беседе с Его смиренным и покорным слугой. Мне была интересна эта беседа, и хотя многие могли бы ее опасаться, все же не было на свете человека столь грозного, чтобы напугать честного инквизитора.
— Здравствуйте, мастер Маддердин, — с уважением в голосе произнес мужчина, останавливаясь на достаточно безопасном расстоянии, чтобы я не мог счесть, что он нарушил мое личное пространство.
Глядя в его глаза, я был уверен, что с таким же уважением, серьезностью и спокойствием он мог бы перерезать мне горло. Разумеется, при условии, что ему удалось бы приблизиться ко мне на расстояние ножа и он был бы достаточно быстр, чтобы этот нож применить. А инквизиторы, хотя и обучены смиренной молитве и распознаванию благодаря ей следов демонического присутствия, все же не вчера родились и чаще всего умеют эффективно защититься от нападения. Правда, как мы упоминали в трапезной во время недавней беседы с моими товарищами, прошли времена, когда равные отряды инквизиторов в стальных доспехах и на боевых конях атаковали на полях сражений. Теперь наша служба была уже не столь зрелищной, но не потому, что мы уклонялись от подобного долга, а потому, что мир и вера не требовали от нас рыцарского противостояния злу на полях сражений. Ныне нашим полем битвы были сердца, души и умы простых людей. Именно там мы вели великую войну с Сатаной и его слугами.
Однако, глядя на мужчину, стоявшего передо мной, могло показаться, что у него нет ни сердца, ни души. Он был совершенно никакой. Бесцветные волосы, выцветшие брови, заурядное лицо, лишенное выражения и характерных черт, бесстрастный взгляд глаз, цвет которых трудно было даже запомнить. Одет он был в столь обычную одежду, что если бы обычный человек на мгновение прикрыл веки, то не смог бы вспомнить, было ли в этой одежде что-либо примечательное. Я мог с полной уверенностью сказать: нет, не было. Я был уверен, что у этого мужчины есть такое свойство, что если он сядет за какой-нибудь стол, то через мгновение все присутствующие забудут, что он вообще существует. Более того, я представлял себе, что если бы он стоял неподвижно у стены, его бы приняли за элемент гобелена, а если бы он лег на пиршественный стол, на него бы клали столовые приборы и посуду…