— Люблю людей, уверенных в собственных знаниях и умениях, — промолвил я. — Разумеется, при условии, что их заявления сходятся с практикой.
— Лекарства должны быть бесплатными, — еще раз буркнул секретарь.
Баум содрогнулся от отвращения.
— Как это — бесплатными? — возмущенно воскликнул он, и щеки его залились румянцем. — Разве еда бесплатна? Разве одежда бесплатна? Разве советы медиков бесплатны? Кроме того, ничего не бывает бесплатно, молодой человек! Ибо «бесплатно» в данном случае означает, что это я должен был бы служить своими знаниями и умениями без всякой для себя выгоды, так что это ваше «бесплатно» происходило бы попросту за мой счет!
— Святая правда, — согласился я с аптекарем. — Откуда тебе вообще в голову приходят такие бессмысленные идеи? — Я тяжелым взглядом посмотрел на канцеляриста и покачал головой. — Скоро ты начнешь говорить, что людям следует бесплатно раздавать дома, еду и выплачивать жалованье…
— Городской совет мог бы платить и докторам, и аптекарям за лечение жителей, — упрямился Виттлер.
— Городской совет, — повторил я. — А откуда у совета деньги, мальчик мой? Своих-то у них нет, это уж точно.
— Ну так ведь они богаты, — буркнул секретарь. — Хотя бы вот сейчас, о… — Он поднял указательный палец. — Строят новое крыло ратуши.
— Может, и богаты, но это деньги с налогов. С ярмарок, с проезда, с торговых лицензий, с пошлин…
— С числа окон и балконов, — вставил Баум.
— С числа окон и балконов? — с недоверием переспросил я и взглянул на него, не шутит ли он часом.
— Честное слово! — Он приложил руку к груди. — Я досконально изучил законы, прежде чем решить, в каком городе открывать дело. Но скажу вам, что мне налог на окна и балконы — до фонаря, ибо в моем каменном доме балкона нет, а часть окон я тотчас велел замуровать. — Он довольно рассмеялся.
— В любом случае, — я вновь обратил взор на канцеляриста, — вообрази себе, в какой восторг пришли бы почтенные горожане, тяжко трудящиеся ради пропитания себя и своих семей, когда бы им сказали, что из их налогов будет оплачиваться помощь медиков и лекарства для всяческих нищих, бездельников, лентяев, бродяг или стариков, коим ввиду их бесполезности следовало бы скорее готовиться к смерти, а не заниматься жадным поглощением дорогостоящих снадобий?
Андреас Виттлер поджал губы.
— Жители могли бы быть недовольны, — неохотно признал он.
Баум рассмеялся.
— Недовольны, — с сарказмом повторил он.
— А теперь подумай вот еще о чем, — продолжал я. — Представь: все эти бедные, больные и никому не нужные люди собираются у медиков и аптекарей. Там им тепло, приятно, можно поболтать в ожидании лекарств, пожаловаться друг другу, кто чем хворает. Как ты думаешь, воодушевленные этим примером, не стали бы другие, все новые и новые, выдумывать себе все новые недуги, лишь бы не отказываться от сих приятных сборищ?
— Так бы и было, видит Бог, — горячо поддержал меня аптекарь и даже хлопнул в ладоши.
— А когда эту привилегию в конце концов захотели бы у них отнять, а отнять бы ее, вне всякого сомнения, пришлось ввиду ее полной бесполезности, — продолжал я, — то как ты думаешь, мальчик мой, что сделали бы эти бедняки?
— Лучше наложить на людей новый, никому еще не ведомый налог, чем отнять старую привилегию, — изрек Баум, отчетливо выделяя слова. — Скажу вам, человек легче стерпит, когда ему добавят сто корон нового налога, чем когда у него отберут льготу, которая его цеху испокон веков была гарантирована королевским указом. Пусть бы та льгота была чисто символической. Да, да… такова сила традиции!
— Как и сказал аптекарь: они бы разгневались, — ответил секретарь еще более неохотным тоном, чем прежде.
— Разгневались, мальчик мой? — фыркнул я. — Они бы подняли бунты, начали грабить лавки, нападали бы на почтенных, в поте лица трудящихся горожан! Более того, — я направил на него палец, — эти бунтовщики принялись бы проклинать власть, а заодно, проклиная власть, весьма вероятно, злословили бы и в адрес святой Церкви или, что еще хуже, самой Инквизиции!
— Ваше видение, господин, представляется мне как зловещим, так и весьма вероятным, — признал мою правоту Баум, и в его голосе я услышал одобрение.
— И чем бы закончилась такая дарованная от чистого сердца, хоть и бессмысленная, привилегия? — продолжал я. — А закончилась бы она тем, что бесплатных лекарств и бесплатных медиков снова бы не было, зато было бы множество убитых, искалеченных и осужденных, не говоря уже о тех, кто, гнусно греша, собственными деяниями забаррикадировал бы себе путь в Царствие Небесное.