Я покачал головой.
— Печально, — сказал я.
— И хуже того, — махнул он рукой и содрогнулся от отвращения. — Это испорченное семя может вытекать через разные отверстия: ноздри, уши, даже уголки глаз, распространяя вокруг невыносимый смрад.
— Мерзость, — заметил я. — Начинаю верить, что сама рука провидения оберегала меня, когда с четырнадцати лет я заботился, чтобы моё семя не гнило и не текло по жилам к мозгу.
— Правильно делаете, — серьёзно похвалил он. — И следите, чтобы не пренебрегать этой стороной жизни, ибо последствия такого пренебрежения могут быть плачевны!
Я улыбнулся.
— Есть в Вейльбурге одна очаровательная юная дама, которая усердно следит, чтобы я не запускал эти дела, — признался я. — А в крайнем случае у нас всегда есть бордели, не так ли?
— Естественно! — Аптекарь просиял. — Ведь шлюхи — как сосуды, в которые почтенный мужчина изливает избыток своего пыла, чтобы не навредить ни себе, ни другим. А если не дать себе волю, могут случиться большие беды, — добавил он предостерегающим тоном.
— Можно сказать, что дома терпимости — не притоны мимолётных утех, а прямо-таки святилища Асклепия и Гигиеи, воздвигнутые ради спасения здоровья и жизни, — заметил я с серьёзным видом.
— Именно так, — кивнул он. — Полностью согласен с таким рассуждением и выводом. Не говоря уже о том, какое значение эти дома имеют для поддержания общественных нравов, что общеизвестно.
— Теперь я лучше понимаю, почему священники, что неосторожно и рискованно соблюдают целибат, кажутся столь яркими примерами того, как гнилое семя разлагает мозг… — заметил я.
— Знаю, что вы надо мной смеётесь, — добродушно признал он. — Но то, что я вам говорю, — чистая правда, подтверждённая теориями выдающихся учёных.
— В любом случае, хорошо, что мы согласны: посещения борделей — это забота о здоровье, — я сложил ладони. — А значит, мы, кто туда охотно ходит, вовсе не похотливы, а просто озабочены своим состоянием.
— Но, знаете, тут ещё одно, раз уж речь о здоровье! — воскликнул он. — Я уверен, что работающим девицам пригодятся мази, снадобья, микстуры или эликсиры. И кто лучше меня приготовит их так, чтобы они помогали, как надо, и не вредили?
— Вижу, вы всё тщательно продумали, — похвалил я.
— Точно! — с энтузиазмом согласился он. — Я, знаете, готов служить своими умениями любому, кто заплатит, — добавил он с убеждением. — Князь или шлюха — мне всё равно, лишь бы платили.
— Не вижу в таком подходе ничего предосудительного, — сказал я. — Напротив, считаю, что такие люди, как вы, — соль земли. На вас держится благополучие нашей благословенной Империи.
Он просиял и, прежде чем я успел что-либо сделать, схватил меня за руки и сердечно их пожал.
— Как я рад, что вы это понимаете, не будучи купцом и стоя далеко от наших повседневных забот. Приятно встретить такого человека, как вы.
Я с достоинством и спокойствием вытерпел его тряску моих рук и лишь через миг мягко высвободился.
— И что теперь? — с энтузиазмом спросил он. — Уже можно пойти выпить?
— Боюсь, ещё нет, — вздохнул я, ибо мне совсем не улыбалась прогулка по раскалённым, душным улицам.
— Что нас ждёт?
— Ещё одна церковь, увы, — ответил я.
— Снова кощунственный священник?
— Посмотрим, — сказал я. — Но скажу вам, уже много лет вижу, что церкви становятся рассадниками греха и ереси, а священники — разносчиками всякой скверны. Но, даст Бог, с помощью Господа нашего мы с этим рано или поздно разберёмся.
— Я большой почитатель добродетели, — заметил Баум. — И признаюсь вам честно, я намерен найти здесь, в Вейльбурге, добродетельную женщину, чтобы удостоить её браком. В Кобленце, увы, никого подходящего не нашёл, — добавил он с огорчением.
— Хорошо выбранная жена может принести мужу много радости, — сказал я.
— О, господин инквизитор! — Он даже остановился, так тронули его мои слова. — Для радости, с вашего позволения, есть шлюхи, — твёрдо заявил он. — А жена должна быть скромной и богобоязненной. И родить детей, а потом хорошо их воспитать. Зачем к столь серьёзному делу, как брак, примешивать что-то столь мимолётное, как удовольствие? — Он смотрел на меня с укором.
— Так же думали древние греки, — похвалил я. — Жена занималась домом и детьми, а для любовных порывов, чувственных наслаждений и даже интеллектуальных взлётов в спорах об искусстве и философии были прекрасные и умные гетеры.