Я схватил его за подбородок, повернул его голову и приблизился к нему настолько, что более чем отчетливо ощутил несвежее дыхание из его рта. Я сжал пальцы на его челюсти так сильно, что он застонал от боли и страха.
— Наглеете, — холодно заметил я. — Напрасно, ибо вы все еще на моем столе для пыток, в моей допросной и в резиденции Инквизиции, где так уж сложилось, что именно я отдаю приказы, касающиеся вашей жизни или смерти… — я на мгновение умолк, чтобы увидеть, как кровь отхлынула от лица аптекаря, а губы его задрожали. — А если я упрусь, — продолжал я, — то сделаю так, как предлагал господин Маркус Зауфер: допрошу вас с применением орудий, чтобы вы признались, за что вас заточили.
Я отпустил его и оттолкнул от себя.
— Найди ему что-нибудь на спину, чего ты ждешь? — Я повернулся к канцеляристу.
Тот, увидев мой взгляд и услышав тон моего голоса, шмыгнул так быстро и тихо, словно был маленькой, проворной крысой, снующей среди расставленных ловушек.
— Умоляю о прощении, — сокрушенным голосом произнес Баум. — В мои намерения не входило злить вас или, Боже упаси, насмехаться над вами. Но признайте сами, господин инквизитор, если обвинения против меня, коли таковые вообще имеются, окажутся необоснованными, разве я не имею права на возмещение за утраченную одежду? У меня ведь были башмаки с серебряными пряжками! У меня был плащ, подбитый камкой! У меня был бархатный кафтан, расшитый серебряной нитью. У меня было…
— Вы слишком наряжаетесь для простого горожанина, — резко прервал я его. — Быть может, пропажа вашего одеяния — это знак, дабы вы умерили гордыню и вкусили благовоспитанной скромности, а не греховного тщеславия…
Он громко сглотнул и посмотрел на меня взглядом побитой собаки.
— Разумеется, — гладко и смиренно ответил он. — С огромной радостью я последую вашему мудрому совету, господин инквизитор, а сейчас лишь бы хоть что-нибудь на спину накинуть… — Тон его голоса сменился на умоляющий.
— Подождем, что найдет наш юноша, — сказал я.
— Если вашей милости не помешает, могу ли я? — Баум указал на столешницу, где стояла миска с молодыми, июльскими яблоками. — Со вчерашнего дня у меня маковой росинки во рту не было, — пожаловался он.
— Кушайте на здоровье, — ответил я. — Но они кислые, как черти.
— А, мне все равно. — Он с таким рвением вгрызся в мякоть, что сок брызнул во все стороны.
Затем время потекло так, что я сидел, просматривая документы других узников, а Баум поглощал яблоки с такой скоростью и с такой тщательностью, что не прошло и нескольких мгновений, как миска опустела. Аптекарь не оставил даже огрызков. Вскоре наконец появился секретарь, неся нечто, что с большой долей благожелательности можно было бы назвать подобием одеяния. А говоря без благожелательности, это был грязный серый плащ, напоминающий рясу, и стоптанные сандалии.
— Я должен это надеть? — язвительно спросил Баум, испепеляя канцеляриста взглядом.
— Вы всегда можете подпоясаться тряпкой, которую уже получили, и так дойти до дома, — сказал я. — И даже больше скажу: Святой Официум дарит вам этот наряд навсегда!
Секретарь рассмеялся, однако до аптекаря моя блестящая шутка, казалось, не дошла, ибо он сделал мрачное лицо.
— Перестаньте капризничать и надевайте, что вам дали, — приказал я уже резким тоном. — У меня нет времени, чтобы тратить на вас весь день.
Волей-неволей он накинул на голое тело плащ, который, очевидно, был сшит на кого-то гораздо более рослого, потому что невысокому Бауму материя доходила до щиколоток и висела свободными складками.
— Не шелковое белье, а? — съязвил канцелярист.
— Зато как хорошо проветривается в такой июльский зной, как сегодня, — заметил я. — Ну что ж, пойдемте, господин аптекарь, посмотрим, осталось ли что-нибудь от вашего каменного дома.
Он бросил на меня острый взгляд.
— С самого начала я не полагался лишь на собственные силы, — заявил он. — Поэтому я нанял крепкого сторожа! Уже немолодого, правда, но еще вполне дюжего. А впрочем, большая часть утвари прибудет вместе с моими помощниками, так что ценных вещей внутри немного. Но вы думаете, кто-то и вправду мог вломиться? — На этот раз я уже видел, что он обеспокоен.
— Посмотрим, — ответил я.
— Ставлю пять грошей, что вломились, — произнес секретарь с таким удовлетворением, будто сам вломился к Бауму и похитил у него множество ценностей. — Что могли — украли, что не могли — попортили. А потом нагадили на пол. Вот увидите!