Она подхватила подол платья, присела рядом с ребёнком и обняла его.
— Малой кашлюхой болен, вот его и выгнали из дома, — пожал плечами страж. — Чтоб других не заразил.
— Что такое?
— Говорю, как есть. Сами мне заплатили, чтоб я держал мальца подальше. Пусть идёт куда хочет. Мир велик. — Он глуповато хохотнул.
Кинга вскинула голову, и её глаза сверкнули гневом. Я был уверен, что она сейчас наговорит стражу такого, чего он точно не хотел бы слышать, и потому крепко сжал её за руку, так что она вскрикнула.
— Дорогая моя Кинга, если есть женщины, что с лёгкостью вырезают плод из своего чрева только потому, что рождение и забота о ребёнке кажутся им неудобными, то тем легче представить тех, кто просто бросает своих детей, — сказал я.
— Даже суки лучше таких женщин, — прошипела она злобно. — Они не дают в обиду своих щенков и защищают их ценой собственной жизни.
— А тут, в этом доме, позвольте доложить, не кто иной, как отец велел прогнать ребёнка, — ввернул страж подобострастным тоном.
— Что за мать, которая не ушла вместе со своим дитём? — Кинга испепелила его взглядом.
— Выла и причитала, как упырь, когда у неё малыша отняли, но муж её крепко взгрел, а потом запер в подвале, — пояснил страж и снова пожал плечами. — Так что теперь не воет…
Я повернулся к девушке.
— Видишь, Кинга, как опасно судить поспешно?
Малыш всхлипывал, прижавшись к ней, но в её объятиях явно успокоился.
— Я забираю этого ребёнка, — решительно заявила она.
Я рассмеялся, поражённый её пылом и наглостью.
— И речи быть не может, — отрезал я. — Инквизиция — не приют. Приютив тебя, я и так нарушаю правила, а уж тащить какого-то приблуду — это слишком.
— Это не приблуда, а несчастное брошенное дитя, — возразила она резким тоном.
— Пока мы с тобой говорим, в мире, наверное, брошены десятки детей. А сотни других умерли от болезней, голода или побоев. — Я пожал плечами. — Такова жизнь… Так было и так будет.
— Но мы можем изменить жизнь этого ребёнка! — воскликнула она. — Его одну-единственную судьбу. Вы, мастер Маддердин, и я. От нас теперь зависит, как сложится жизнь этого невинного мальчика. Только разрешите ему жить со мной, — в её голосе зазвучали умоляющие нотки. — И вам не придётся ни о чём беспокоиться. Я позабочусь, чтобы он не путался у вас под ногами, буду кормить его из своей порции… Я ем немного, мне хватит и для малыша.
— Ответ всё тот же: нет, — равнодушно сказал я. — Хватит заниматься глупостями, Кинга. Оставь ребёнка и пошли со мной.
— Я никуда не пойду, — отрезала она ледяным тоном. — Ни шагу не сделаю с этого места, а вы обещали настоятелю-добродетелю, что будете меня защищать. Так исполните своё обещание, оставив меня на улице?
— Если понадобится, я возьму тебя под мышку и отнесу, — холодно пригрозил я. — А дома отведаешь розог, чтобы хорошенько запомнить, что строптивость и своеволие — грех.
Она сжала кулаки.
— Не посмеете меня ударить! — крикнула она. — А если попытаетесь унести меня силой, я закричу, что вы хотите меня обесчестить!
Я рассмеялся над её наивными фантазиями, будто такой крик мог бы её спасти.
— Берегись, чтобы на твой крик не сбежались те, кого он не спасать тебя приманит, а присоединиться к насильнику, — заметил я.
Страж, внимательно слушавший наш разговор, разразился глупым хохотом. На миг мне захотелось влепить ему в ухо, но я сдержался. Тратить кулак на такую тварь было бы недостойно. Кинга вспыхнула, и я думал, что она сейчас взорвётся от гнева, но вместо этого она вдруг сложила руки в умоляющем жесте.
— Мастер Маддердин, сделайте мне эту милость, умоляю вас.
— Вставай, — только и сказал я.
— А вдруг этот малыш, когда вырастет, станет великим лекарем и спасёт тысячи жизней? — пылко спросила она.
— А может, когда вырастет, станет великим злодеем и отнимет тысячи жизней? — зло передразнил я её слова.
Она нетерпеливо дёрнулась.
— Если Богу будет угодно, он спасёт этого малыша, — сказал я, не давая ей вставить слово. — Всё, что я могу сделать, — это сообщить властям. Пусть они разбираются, это их дело.
— А может, это Бог поставил нас на пути этого ребёнка? Может, это Бог хочет, чтобы мы его приютили? — спросила она, и её глаза пылали гневом.
— Нехорошо прикрываться волей Бога, когда мы лишь хотим потакать своим желаниям или прихотям, — холодно ответил я.
Она опустилась на колени прямо на дороге, всё ещё рядом с мальчиком, чтобы он мог к ней прижаться, и сложила руки в молитвенном жесте.
— Умоляю вас, не заставляйте меня бросить этого малыша. Я никогда не прощу себе его беды. Плач этого дитяти будет мне сниться по ночам. Как вы себе представляете, что станет с таким ребёнком, если оставить его здесь одного ночью? — Её глаза наполнились слезами, и вскоре они заструились по щекам.