— Вы были с этими грозными вестями у ратманов в ратуше? — спросил я.
Он сильно скривился, а потом наклонился к нам поближе.
— Ратманы с ними в сговоре, — прошептал он.
— Серьёзное обвинение. — Я улыбнулся и подмигнул Людвигу. — И каким же это образом вы в этом убедились?
— Они сказали, — он ещё больше понизил голос, — что если я буду беспокоить горожан подобными глупостями, то меня запрут в подземелье с другими сумасшедшими.
— Они назвали вас сумасшедшим! — с негодованием воскликнул Шон. — Ну, это уж слишком! Просто неслыханно! Вас, порядочного горожанина!
— Хорошо, довольно об этом, — велел я. — Идите теперь и бдительно наблюдайте. — Я поднял палец. — Никому не говорите о своих подозрениях, чтобы не предупредить вражеских шпионов. Наблюдайте и запоминайте. А когда придёт время, тогда… — я сжал кулак так, что хрустнули костяшки. — Мы всеми займёмся как следует…
Он смотрел на меня, и я видел, как тяжёлые жернова его разума пытаются перемолоть мои слова.
— Помните, что с сего дня вы — тайное оружие в руках Святой Инквизиции, — твёрдо и с нажимом произнёс я. — И не подходите к нам больше, чтобы никто не узнал, чтобы никто даже не заподозрил, что мы работаем вместе во имя Бога и для счастья граждан Вейльбурга.
Это, похоже, убедило бородатого безумца, ибо он лишь выкрикнул: «С Богом!», после чего демонстративно зашагал прочь, посвистывая и делая вид, будто он нас и не знает, и не обращает на нас никакого внимания.
— Он же так кого-нибудь убьёт из-за твоих шуток, — буркнул Шон.
Я вздохнул.
— Что поделать, — сказал я. — Будем лучше благодарить Бога, что живём в нашей благословенной Империи, где подобные люди попадают в подземелья или приюты для умалишённых, либо бродят по улицам, где над ними потешаются сорванцы. Но ты только представь, что мы могли бы жить в такой стране, где подобный человек стал бы городским ратманом. Или депутатом Ландтага.
Шон разразился сердечным смехом.
— В такое я бы ни за что на свете не поверил, — сказал он, искренне позабавившись. — Ибо, как ты знаешь, я невысокого мнения о многих людях и их умственных способностях, однако мысль о том, что подобного свихнувшегося шута можно было бы избрать на важную должность, даже мне кажется столь чудной и невероятной, что просто невозможной…
Уже в стенах Инквизиториума я поделился с Генрихом и Людвигом вестями, что принёс мне посланник тонгов. Обоих моих товарищей опечалила новость о том, что за похищение и увечье Кинги назначена награда, а Хайдера, который, очевидно, питал к девушке слабость, это ещё и разозлило.
— Что за скотина! — рыкнул он. — Уж я бы его проучил. — Он сжал кулак и стукнул им по столешнице.
— Всему своё время, — сказал я. — Ещё настанет миг, когда добродетель и справедливость восторжествуют. Сейчас же я размышляю лишь о том, стоит ли лишний раз пугать девушку и рассказывать ли ей о том, что я сегодня услышал.
— Определённо, да, — твёрдо произнёс Людвиг. — В её случае страх — это ценность, которую невозможно переоценить.
Хайдер молча кивнул.
— Рад, что наши выводы движутся в одном направлении, — подытожил я.
Я и сам считал, что для большинства людей страх — это якорь, удерживающий их в безопасной гавани, на поверхности жизни. Ослабь этот якорь, и человек выйдет в воды столь широкие и бурные, что избежит гибели, лишь будучи одарённым исключительными способностями и силой. У Кинги не было ни того, ни другого. Она была чувствительной, хорошо воспитанной девушкой, проведшей детство под опекой доброго приходского священника, а затем получавшей образование под присмотром благочестивых монахинь. К столкновению с Касси и его людьми она была готова ровно в той же степени, что и мотылёк — ко встрече с подкованным сапогом.
Кинга сидела на полу и играла с мальчиком. У неё были длинные, тонкие пальцы, которые она умела изгибать так, что они сплетались и расплетались в причудливую фигуру, на первый взгляд, совершенно немыслимую.
— Вот трубочист по лесенке шагает, — медленно говорила она и вдруг совершала этот странный жест, после которого её сплетённые ладони полностью меняли форму. — Фигли-мигли, и он в трубе исчезает! — быстро заканчивала она под аккомпанемент детского смеха. — Малышу нравится, а вам, мастер-инквизитор? — спросила она, не оборачиваясь ко мне.