Что ж, я вошёл тихо, а потому подумал, что это весьма хорошо, что даже во время игры она настолько бдительна, что ведает, что творится у неё за спиной.
— Нам нужно поговорить, — объявил я и сел на стул.
Она бросила на меня быстрый взгляд.
— Давайте поговорим, — согласилась она.
Я видел, как она осторожно складывает пальчики ребёнка, чтобы показать ему, как проделать фокус, который только что продемонстрировала сама.
— Архидьякон нанял людей, чтобы причинить тебе вред, — произнёс я.
Её ладони замерли. С минуту она молчала.
— Что это значит… на самом деле? — спросила она безжизненным голосом.
— Это значит, что ты больше не будешь в безопасности в нашем городе, даже когда Касси уедет, — объяснил я. — Может быть, когда-нибудь… — я пожал плечами. — Но уж точно не скоро.
Она взяла малыша на руки и отнесла на кровать.
— Побудешь тут один немного, хорошо? — спросила она мягким голосом и, потянувшись к шее, расстегнула цепочку с молодым месяцем. — Смотри, какая красивая игрушечка… — Она покрутила талисманом и подала его ребёнку.
Подойдя ко мне, она примостилась на стуле напротив.
— Я буду сидеть в доме священника и в церкви. Я оттуда ни на шаг не отойду, — пообещала она, прижав руку к груди.
— Не думаю, что это сильно поможет, — покачал я головой. — Здесь я могу держать тебя до тех пор, пока не вернётся моё начальство. Ибо не думаю, что они согласятся на присутствие молодой и красивой девушки среди инквизиторов.
— Я могу убирать, готовить, женские руки всегда пригодятся, — быстро проговорила она.
— У нас есть экономка, которая не только весьма почтенна, но и обладает тем достоинством, что стара и безобразна, — изрёк я. — И, полагаю, начальник нашего отделения не захочет ничего в этом отношении менять.
Кинга была слишком хороша собой, чтобы безопасно находиться в обществе инквизиторов. И не из-за её собственной безопасности, ибо я полагаю, что рано или поздно её, скорее, начали бы баловать. Она не могла жить с нами потому, что инквизиторы могли бы начать соперничать за её прелести и благосклонность. А мы должны были составлять единый кулак, а не походить на растопыренные пальцы. Ибо такие пальцы слишком легко сломать.
— Так что же мне с собой делать? — спросила она грустным и испуганным голосом.
Она снова обхватила себя руками за плечи — жест, который, как я заметил, она всегда делала, когда была напугана.
— Я обдумаю это, — ответил я лишь, ибо что ещё я мог пока сказать. — Я предостерёг тебя об опасности, чтобы ты была ещё осмотрительнее. Ибо не дай Бог, чтобы ты по какой-либо причине покинула это здание. Здесь никто не посмеет причинить тебе вреда, никто тебя отсюда не похитит. Но стоит тебе выйти за порог — и я не ручаюсь за то, что случится.
Она кивнула.
— Даже если здесь случится пожар и мне будет суждено сгореть заживо, я и шагу не сделаю, — пылко пообещала она.
— Ну-ну, я бы предпочёл, чтобы ничего подобного никогда не случалось, — скривил я губы.
После, услышав слова девушки, я на мгновение задумался, размышляя, осмелился ли бы кто-нибудь на столь преступную дерзость, как поджог резиденции Инквизиции. В обычные времена — конечно, нет, но времена у нас сейчас были не обычные. Тем не менее, даже теперь, в эпоху эпидемии, блокады и города, пульсирующего страхом и гневом, я не мог себе представить, чтобы кто-то отважился на столь греховное деяние. Не говоря уже о том, что в эту кошмарную жару, когда всё уже много дней как высохло на щепку, пожар мог бы быстро охватить целый квартал. Но, впрочем, о таких последствиях поджигатели, как правило, не задумываются.
— Если тебе что-нибудь понадобится, спустись на кухню или в кладовую, — сказал я, вставая.
— Вы не запираете кладовую на ключ?
Я пожал плечами и улыбнулся.
— От кого? От нас самих?
Затем я открыл дверь и, уже стоя на пороге, добавил:
— Бери всё, что нужно тебе или ребёнку. Инквизиция от этого не обеднеет.
— Почему вы так добры ко мне? — внезапно спросила она, прежде чем я успел выйти.
— Почему я тебе помогаю? — переспросил я.
Она едва заметно кивнула, всё так же пристально глядя на меня.
— Мне не следовало бы этого говорить, но твой настоятель, твой опекун, был… он должен был стать инквизитором, — объяснил я. — А мы всегда заботимся о тех, кто, пусть по разным причинам и не стал одним из нас, но сохранил о Святой Инквизиции добрую и благодарную память.