— Ах вы, стервы гнусные, — наконец с яростью прорычал он. — Ах вы, шлюхи проклятые!
Я удовлетворенно кивнул.
— Ага. Стало быть, вы уже догадываетесь, что произошло, да?
Он грохнул кулаком по колену, а потом так сильно сцепил пальцы, что костяшки хрустнули почти так же громко, как если бы их выламывали из суставов.
— Догадываюсь, — ответил он. — Из всего, что я мог бы заподозрить, именно это я и подозреваю больше всего.
— Говорите же, сделайте милость, — попросил я.
— Но в этом нет никакой вины. — Он наклонился ко мне и теперь уже зашептал. — Клянусь вам, что то, что я делал, ни в чем не вредило ни Господу Богу, ни нашей вере, ни святой Церкви, ибо…
— Господин Цолль, — прервал я его, — если вы расскажете мне в точности, в мельчайших подробностях, что произошло, то мне будет легче оценить, было ли ваше поведение вредоносным или нет. Или можно ли его счесть таковым, если кто-то к вам неблагосклонен.
Он вздохнул.
— Расскажу вам, конечно, расскажу, — произнес он. — Люди и не такое вытворяют, так что мне даже стыдиться нечего. У меня есть деньги и есть фантазия, так что я могу себе позволить…
— Господин советник, перейдем к делу, ибо время наше утекает с бешеной скоростью, — снова прервал я его.
— У меня за домом есть сад, окруженный стеной, — сказал он. — Там растут прекрасные старые деревья. — Он на миг умолк и прикрыл глаза, словно было важно вызвать образ этого сада перед внутренним взором.
Я терпеливо ждал.
— У меня там есть небольшой пруд, — продолжал он. — И фонтан, и греческие статуи. — Он вздохнул. — Иногда я приглашаю знакомых девиц в этот сад, чтобы они, одетые лишь в короткие туники, резвились и плескались, словно русалки или нимфы… — говорил он уже совсем приглушенным голосом.
— Прекрасная, невинная фантазия, — похвалил я радушным тоном, хотя, разумеется, знал, что дальнейший рассказ, может, и будет прекрасен, но уж точно не невинен.
— Много вина, песни. — Он опустил голову, но я видел, как под усами скользнула легкая улыбка. — Так, веселое развлечение, особенно когда тепло и солнышко пригревает.
— А когда холодно? Или когда идет дождь?
— У меня в доме есть купальня, устроенная в греческом стиле, — сказал он.
Подумать только! Так, значит, передо мной был состоятельный мясник и влиятельный горожанин, который к тому же был ценителем античной культуры. Приятно было осознавать, что человек, достигший материальных высот, начинает испытывать все более утонченные духовные потребности. Кто знает, быть может, вскоре он вместе с друзьями, картинно набросив на плечо тунику, станет горячо рассуждать о различиях между Платоном и Аристотелем? Пока что, правда, его потребности были несколько менее изысканными, но все ведь приходит со временем. Беда лишь в том, что этого самого времени у Цолля могло остаться совсем мало. Стрелки на часах его жизни опасно приблизились к полуночи, и я не знал, надолго ли смогу их остановить и сумею ли когда-нибудь повернуть вспять.
— Продолжайте, господин советник, — попросил я. — Прошу простить, что прервал вас, и поведайте мне, сделайте милость, какую роль вы исполняли в этих представлениях, ибо, как я полагаю, она не сводилась к роли пассивного зрителя…
— Да уж, не сводилась, — мрачно согласился он со мной. Затем наконец поднял на меня взгляд. — Клянусь мечом Господним, молю вас, поверьте, что в этом нет ничего дурного, ничего демонического или магического, — заговорил он быстро. — Лишь легкомысленная забава по образу и подобию живописных шедевров, существование коих отнюдь не оскорбляет нашей святой веры. Разве наши, христианские, художники не являют нам сцены не только исторические или библейские, но и взятые из греческой и римской мифологии? Признайте, мастер Маддердин, что это так. — Он сложил ладони.
— Охотно признаю вашу правоту, — сказал я. — Хотя я все еще не понимаю, к чему мы клоним…
— Я тоже переодеваюсь в этом нашем театре, — наконец выдавил он из себя.
Ну да, разумеется. Я бы мог уже сейчас поставить сто крон на то, что знаю, кем именно он наряжается. Но я, конечно, должен был спросить, дабы он подтвердил это собственными словами.
— Чью роль вы играете, господин Цолль? — Я старался, чтобы мой голос был тихим и спокойным.
— Клянусь мечом Господним, это не то, что могло бы показаться. — На этот раз он схватил меня за руки. Хватка у него была поистине сильная, а сейчас еще и усиленная нервным напряжением.
Я схватил его за загривок и притянул его голову так, что его ухо оказалось прямо у моих губ.