— Ты говори, не отвлекайся, — Эйлин пощелкала пальцами у него перед носом. — На еду ты пока не заработал.
Таэр вздохнул и вернулся к уже порядком утомившему его разговору.
— Племя хотело его убить, но у него много колдунов. Он говорил: война будет, таэр нужен. Морозная Дева так хотеть. [1] Много еда будет, много снег будет. Морозная Дева довольна, таэр довольный.
Он хитро улыбнулся, обнажив крупные и удивительно белые зубы и прикрыл огромными руками лицо.
— Таэр на снегу — как серый дворф на камне. Охота — хорошо.
— А вы на дворфов охотитесь? — Передернувшись, поинтересовалась Эйлин.
Броди поморщился.
— Дворф невкусно, человек — невкусно. Это когда совсем голодный. Эльф — тоже дрянь. Курица лучше. У таэр курица нет, у человека много.
— Все с вами ясно, — с отвращением процедил Ниваль, — вояки.
Броди подумал и помотал головой.
— Нет, таэр не очень хотят воевать. Много хотят домой. Плохо в лесу. Жарко. Еда мало, деревня далеко. Колдуны ругаются, зелья противные дают пить.
— А в лесу-то вы что делаете?
— Колдуны меч ищут. Броди хитрый, Броди слушал, как колдуны говорят: серебряный меч, большая война.
В наступившей тишине раздался стук и чертыханье Солы. Друзья резко обернулись.
— Что?! Черпак горячий уронила.
«Серебряный меч. Только этого не хватало». Эйлин и Ниваль взглянули друг на друга и, кажется, подумали об одном и том же. «Мало ли на свете серебряных мечей. В хорошей оружейной лавке можно найти с десяток клинков» — «Да, но не за каждым охотятся маги, служащие таинственному хобгоблину-нежити».
— Что тебе известно о мече? — Резко спросил Ниваль.
Броди пожал плечами.
— Колдуны много говорят, непонятно.
Впрочем, и этого хватило, чтобы понять, что дело пахнет жаренным, и Сола явно знает больше, чем рассказала.
— Ладно, черт с тобой, — мрачно бросил Ниваль и устало посмотрел на Солу, молча помешивающую жаркое.
Тяжелый у него был день. Подумалось, что неплохо бы поесть да поспать, да не получится, пока не разберется с этим делом.
Броди по-своему истолковал хмурые взгляды друзей и снова запел свою песню:
— Броди не дурак. Броди идти домой. Броди не любит воевать.
— Броди любит пожрать, — передразнила его Эйлин.
Но тот помотал головой.
— Нет, — он постучал пальцем по лбу, — Броди любит дууумать.
— И о чем же?
— О разном. О жизни. Однажды Броди думал: как солнце приходит с востока и уходит на запад, а потом опять приходит с востока?
— Хм, надо же. И до чего ты додумался?
— Ничего не придумал. — Он задумчиво почесал голову. — Наверное, какая-то хитрость. Наверное, земля больше, чем видел Броди. Броди долго шел на запад, но так и не дошел до солнца.
Таэр погрузился в раздумья, которые были прерваны очередным вопросом Ниваля:
— Сколько вас?
— В лагере было тридцать таэров и восемь колдунов. Остальные ушли с Костлявым Хобом.
— Куда?
— В Скрытый Лес.
— Ты знаешь дорогу?
— Костлявый Хоб ходил через большие пещеры, там драконы.
— Я знаю более безопасный путь, — подала голос Сола, — только туда просто так не стоит соваться. Туда по грибы не ходят.
— Поживем-увидим, — сказал Ниваль, вставая и давая понять, что разговор с пленником закончен.
— Что будем с ним делать? — Вполголоса спросил Ниваль, когда довольный Броди, получив свою пайку еды, вышел из шатра на воздух и принялся ее шумно уничтожать.
Эйлин и не думала задаваться такими вопросами.
— Не убивать же его. И с собой таскать хлопотно. Он не злой. Философ. У меня на него рука не поднимется. Пусть идет на все четыре стороны.
— А завтра утром вернется со своими приятелями, — возразила Сола.
После недолгого спора решено было отпустить пленника. Все-таки, он принес им пользу, и всем своим видом демонстрировал нежелание продолжать участвовать в авантюре, затеянной «Костлявым Хобом».
Эйлин и Ниваль проводили его, для порядка завязав глаза. Его это нисколько не огорчило, наоборот, игра в пленника ему понравилась.
— Вы будьте осторожны, — сказал он напоследок после долгих раздумий, — таэры чуют мой след. Я иду в другую сторону, может, запутать, но вы будьте осторожны.
— А вот об этом-то я и не подумал, — невесело сказал Ниваль, проводив глазами фигуру таэра, уходящего на восток, пока она не растворилась в вечерних сумерках. — Непростительная оплошность.
Назад они шли молча и, когда подходили к шатру, Эйлин, сказала, как будто в продолжение своих мыслей:
— Будем надеяться, что, если патруль обнаружит следы побоища, они решат, что таэры сами перебили друг-друга. Мне показалось, что им друг на друга наплевать.