Ожидания не обманули ее. В углу под частично уцелевшим помостом Гробнар нашел прямоугольный металлический ящичек. Сев на камень около пруда, Эйлин не без труда открыла его. Там оказалась красивая лютня с четырьмя шелковыми струнами и коротким грифом с пятью высокими деревянными ладами. Инструмент был стар, но очень изящен, покрыт темным лаком, сквозь который был виден узор палисандрового дерева. Было видно, что лютня изготовлена прекрасным мастером, и будет отлично звучать. Уж в этом Эйлин разбиралась. Размер лютни указывал на то, что хозяин ее был ростом не выше Гробнара.
— Хороший инструмент, — заключила она, подавая лютню новоявленному сэнсэю, — похоже, волшебный, если я что-то в этом понимаю.
— Волшебная лютня Уэндэрснейвенов, — с придыханием произнес Гробнар, благоговейно принимая ее.
— Погоди, тут еще что-то есть.
Эйлин вытащила несколько перевязанных шелковой лентой старых свитков. Взглянув на страницы, исписанные мелкими, ничего ей не говорящими значками, она подозвала Сэнда. Но тот лишь покачал головой и проворчал:
— Не могу же я разбираться в любой белиберде, которую пишут эти аферисты, выдающие себя за Уэндэрснейвенов. Может, это вообще кошка хвостом намалевала.
— Фу, злой ты какой-то, — с упреком сказала Эйлин.
Просмотрев все свитки, Эйлин нашла один, на котором были начертаны красными чернилами символы, напоминающие привычные руны.
— А ну-ка, взгляни, — обратилась она к Сэнду, — если ты это не прочтешь, то никто не прочтет.
— Это похоже на Руаслек, тайный язык заклинаний иллюзионистов, — сообщил Сэнд, — но прочесть его мало кто может.
— Я могу, — неожиданно отозвался Касавир, наблюдавший все это время за карпами в пруду.
— С чего ты это взял? — ревниво поинтересовался уязвленный эльф.
Касавир пожал плечами и, не отрываясь от своего занятия, произнес с легкой издевкой:
— Читал много.
— А поподробнее нельзя? — не отставал Сэнд, но тот лишь усмехнулся в ответ.
Сэнд хмыкнул и надулся, скрестив руки на груди.
Эйлин подошла к Касавиру и, сняв невидимую соринку с его доспеха, проворковала вполголоса:
— Какой ты умный и загадочный.
Касавир кашлянул и сказал сквозь зубы:
— Давай сюда свиток.
Взяв свиток, он обратился к остальным:
— Если это заклинание, то в моих устах оно не подействует. Я могу только прочитать. Слушайте.
— Так я и думал, чепуха какая-то, — сказал Сэнд скучающим тоном.
— Уэндэрснейвены никогда не говорят и не пишут чепухи, — горячо возразил Гробнар. — Во всем есть смысл. Надо только его найти.
— Успехов тебе в поисках того, чего нет и быть не может.
Сэнд явно начал оправляться от ударов, нанесенных по его самолюбию, и к нему стала возвращаться его обычная ирония. В разговор вступила Эйлин.
— Раз в этом заумном стихе упоминается лютня, почему бы не попробовать поиграть на ней?
— Ой, я так волнуюсь. Играть на инструменте Уэндэрснейвенов… я даже не знаю, смогу ли, — распереживался Гробнар.
— Да неважно, играй уже! — велела Эйлин.
— Подожди секундочку, я отойду подальше и заткну уши, — съязвил Сэнд.
Едва струны лютни завибрировали от прикосновения пальцев Гробнара, поднялся ветер, стало темно, и повеяло ледяным холодом. Над сгоревшей хижиной появился призрак гнома, одетый так же, как и оставшиеся в Порт Лласте мудрецы. Призрака окружали трое чудовищ такого же загробного вида, вооруженные копьями, с человеческими телами и лошадиными головами.
— Никак, тот самый погорелец явился, — пробормотала Эйлин, — неужто не рад нас видеть?
Но призрак не проявлял никакой агрессии.
— Наконец-то ты пришел, — обратился он к Гробнару. — Долго же я тебя ждал. Ты — тот, кто появился на свет в своем мире в тот момент, когда молния угодила в мою хижину.
Гробнар решил на всякий случай пооправдываться:
— Ой, простите, я не хотел. То есть, я хочу сказать, если бы я что-то и сделал, то вряд ли это могло вызвать такие последствия. По правде говоря, этот момент своей биографии я не очень хорошо помню.
Призрак махнул рукой, помолчал немного и продолжил:
— Я — Мертвый Поэт. Это сейчас меня так зовут. А раньше меня звали по-другому, я и сам уже не помню, как. Я преспокойно жил в своей бедной хижине на берегу пруда, сочинял неплохие хайку, пока не умер. А когда я умер, я стал Мертвым Поэтом. Моя хижина превратилась в Хижину Мертвого Поэта у Зеркального Пруда. Этих сочинителей рисом не корми — дай сделать из какой-нибудь ерунды святыню. Но случилась такая беда, что я отчаянно, как и все поэты, влюбился в одну симпатичную особу — небесную принцессу Исико. А она, как назло, терпеть не может поэтов, поэзии, и всего такого. Надо же такому случиться. Думаю, ты, как творческий человек, меня поймешь.