— … Все четыре ящика, — проговорил Зафрани и сокрушенно обхватил голову руками.
— Оно, блин, обошлось нам недешево, — пробормотал Афтер упавшим голосом, — я надеюсь, что это стоило того…
— Да пошло оно кибенимат все это пиво! Главное — что она отвалила, — сказал Шуни.
Он выташил из кармана своих армейских штанов и показал всем нечто, завернутое в фольгу.
— У меня здесь есть клевая травка.
Гномики и Меир разразились возгласами одобрения.
— А правда, ведь здорово, что она ушла, — сказал ему Зафрани, пока Шуни готовил косячки, — бабы — отрава.
Хубэза
Есть недалеко от Тель-Авива одно место, которое называется Хубэза. Мне рассказали, что люди там, в Хубэзе, носят черное и всегда-всегда счастливы. «Не верю я во всю эту болтовню», — сказал мой лучший дружок, имея в виду, что не верит в то, что на свете есть счастливые люди. И многие не верят.
И тогда я сел в автобус, идущий в Хубэзу, и всю дорогу слушал по своему плееру военные песни. Жители Хубэзы вообще не погибают на войне. Жители Хубэзы не служат в армии.
Я сошел с автобуса на центральной площади. Жители Хубэзы приняли меня очень хорошо. Теперь я мог легко убедиться в том, что они действительно счастливы. Они там, в Хубэзе, много танцуют и читают толстые книги — и я танцевал вместе с ними и тоже читал толстые книги. Там, в Хубэзе, я носил их одежды и спал в их постелях. В Хубэзе я ел их еду и целовал их младенцев в губы. В течение целых трех недель… Но, к сожалению, счастье — незаразно.
Сын главы Мосада
Сын главы Мосада даже не знал, что он — сын главы Мосада. Он думал, что его отец — строительный подрядчик. По утрам, когда отец вынимал из нижнего ящика своего стола пистолет «беретта» с укороченным стволом и проверял в обойме один за одним патроны «спейшл» 38-го калибра, сын думал, что это потому, что отец много работает с арабами с территорий. У сына главы Мосада были тонкие длинные ноги и смешное имя — Алекс — в честь друга отца, погибшего в Шестидневную войну. Если бы вы видели сына главы Мосада летом, когда он ходил в шортах, раскачиваясь на своих бледных и тонких ходулях, то подумали бы, что они вот-вот подломятся под ним. Да еще это имя — Алекс. В общем, он настолько не выглядел сыном главы Мосада, что порой хотелось остановиться и спросить себя, уж не еще ли это одна уловка главы Мосада, чтобы скрыть, кто он есть на самом деле.
Бывали дни, когда глава Мосада вообще не выходил из дома, в другие — возвращался со службы очень поздно. В такие дни, приходя домой, он улыбался усталой улыбкой сыну главы Мосада и его матери и говорил: «Даже и не спрашивайте, как прошел у меня день». Они и не спрашивали, продолжая смотреть телевизор или готовить уроки. А если бы и спросили, он бы им ни за что не ответил.
У сына главы Мосада была подружка, которую звали Габи. Они разговаривали друг с другом обо всем. Часто они болтали, лежа на полу в комнате Алекса. Лежали они в форме буквы «Т» — так, что голова Габи покоилась на животе сына главы Мосада. Мать Габи умерла, когда та была еще совсем маленькой, но девочка рассказывала Алексу, что помнит, как мать кормила ее грудью.
Самые ранние воспоминания сына главы Мосада начинались приблизительно с возраста в два с половиной года: режущие уши гудки автомобильных клаксонов, которые, казалось, сотрясали машину, и отец, сидяший за рулем, невозмутимый, как Будда. «По мне, пусть гудят себе хоть до завтра, Авива, — спокойно говорит он жене, — в конце концов им надоест. Да и ребенок пусть ревет, сколько хочет, — ему тоже скоро надоест».
У Габи раньше был другой парень, которого звали Симон. Когда-то все они учились вместе, но в начале седьмого класса, после того, как Симон запустил кирпичом в заместителя директора, его выперли из школы, и он начал работать у своего отца. Отец Симона был строительным подрядчиком и терпеть не мог главу Мосада. «Все время только говорят о подрядах, которые получила его фирма, — сказал как-то отец Симону, — но я ни разу не видел его за рычагами бульдозера». Симон и его отец считали, что дело здесь нечисто, что компания главы Мосада получает деньги от правительственных учреждений за проекты, которые никогда не осуществляла, — мысль, которая была очень недалека от истины. А если прибавить ко всему сказанному тот факт, что сын главы Мосада фактически увел у Симона девчонку, то очень легко понять, почему Симон ненавидел Алекса лютой ненавистью.
Однажды сын главы Мосада пошел поиграть в баскетбол вместе со своим другом Лиху. Лиху был крупный и сильный парень, который все время молчал. Многие думали, что он молчит потому, что он тупой. На самом деле это было не так: Лиху, хоть и не семи пядей во лбу, не был и дураком. В определенном смысле Лиху даже гораздо больше подходил на роль сына главы Мосада, чем его настоящий отпрыск. Хладнокровие и невозмутимость были лишь двумя из многих черт его характера, которые делали Лиху идеальным кандидатом на роль сына главы Мосада. И действительно, глава Мосада очень любил его. Когда Лиху приходил к ним домой, глава Мосада обычно дружески хлопал его по плечу и говорил: «Как дела, старик?» — на что Лиху обычно улыбался и продолжал себе молчать. Такое проявление эмоций со стороны главы Мосада было исключительным, поскольку он, например, никогда не хлопал по плечу сына главы Мосада. Он вообще никого не хлопал по плечу, кроме Лиху и заместителя начальника военной разведки, да и то только потому, что с ним они вместе учились на офицерских курсах и десятки раз спасали друг другу жизнь.
Когда начало темнеть, ребята закончили играть, и сын главы Мосада отправился домой. Лиху, как обычно, остался на площадке, чтобы еще потренироваться в бросках по корзине. Сын главы Мосада шел через Луна-парк и смотрел на неподвижные аттракицоны. Там никого не было, потому что уже стемнело. Там никого не было, кроме… Симона, который сидел на краю ящика с песком и выглядел, как человек, который явно выпил лишнего. В тот вечер Симон был в очень плохом настроении из-за того, что угробил один из бульдозеров своего отца, но главным образом потому, что узнал, что его сестра трахается с одним из их строителей-арабов. Симон прикончил уже пять бутылок пива и почувствовал, что его вот-вот стошнит.
Сын главы Мосада проходил совсем рядом с Симоном, не подозревая, что это он, поскольку лицо Симона было в темноте, а лицо сына главы Мосада — освещено.
— Тебя-то мне и не хватало, — сказал Симон и ухватил сына главы Мосада за рубашку. «Только тебя мне не хватало», — повторил он и вытащил из кармана пружинный нож.
Нож щелкнул, и выскочило лезвие. Сын главы Мосада закрыл глаза и покачнулся на своих длинных ногах. Симон так обрадовался, увидев, как испугался сын главы Мосада, что у него даже сразу прошла тошнота. В его голове проносились десятки идей, как бы посильнее унизить сына главы Мосада, чтобы вообще сровнять его с землей.
— Ты знаешь, — начал он врать, — Габи всегда любит рассказывать про твою маленькую штучку. Почему бы тебе не спустить штаны, чтобы я сам мог посмотреть.
После того, как Симон заставил Алекса снять штаны и трусы, он забрал у него и рубашку. Привязав всю одежду к большому камню, Симон бросил ее в Яркон. Затем он отправился домой, а наутро проснулся с ужасной головной болью.
Сын главы Мосала был вынужден плестись домой голым, и когда, наконец, вошел в квартиру, на него ошеломленно уставился отец. Глава Мосада потребовал у сына немедленных разъяснений всего, что произошло. Алекс рассказал ему о ноже и о Симоне. Отец спросил, тронул ли его Симон хотя бы пальцем, и пытался ли Алекс сопротивляться, и разделся ли Лиху тоже (поскольку сын главы Мосада забыл сказать, что Лиху остался на спортплощадке потренироваться). Закончив допрос, глава Мосада сказал: «Ладно, ты можешь пойти одеться» и, рассерженный, уселся за свой рабочий стол.