Подарил мне "За далью даль" — с доброжелательной надписью{3}.
18 сентября. Познакомился я с нашим израильским послом{4}. V одного из американских богачей в Иерусалиме есть вилла; в молодости этот богач был (по линии бизнеса) связан с Советским Союзом — поэтому он пригласил к себе нашего посла — и первое, что тот увидел, был
Вот куда он перекочевал из Америки. Итак, путь этого портрет: Куоккала, Рим, Москва, Нью-Йорк, Иерусалим. Интересно, куда метнет его дальше. Между тем Репин торжественно подарил его мне.
1962
21 февраля. Сегодня исполняется 7 лет со дня смерти М.Б., а я простудился и не могу пойти на ее могилу. С каждым годом растет мое чувство вины перед нею. Ее характер — прямодушный, не знающий никаких компромиссов — сломился под тяжестью моих полуизмен и измен. Сколько лет мы жили в страшной бедности, ей выпало на долю пережить медленное умирание Мурочки, смерть Бобы, мою глупую связь с Софьей Андр. Толстой (бывш. женой Есенина) и сиротство М.Б. в своей собственной семье. С какой обидой, с какой тоской неприкаянности умирала она, гордая и оскорбленная женщина. Я любил ее только порывами, и сколько раз она прощала меня!
Сегодня получил официальное приглашение в Оксфорд и письмо от С. А. Коновалова, дающее мне указания, какие лекции там читать и прочее.
1 марта. Эльсберга исключили-таки из Союза за то, что он своими доносами погубил Бабеля, Левидова и хотел погубить Макашина. Но Лесючевский, погубивший Корнилова и Заболоцкого, — сидит на месте{1}.
5 марта. Вчера я получил из Оксфорда фантастическое приглашение. Университет за мои литературные заслуги (!?) намерен торжественно возложить на меня мантию "доктора литературы". Неужели я и в самом деле достоин такой чести? Кроме удивления, никаких чувств это во мне не вызывает. А ездить, в город, в Союз, в ЦК — по этому поводу — ох как не хочется.
7 марта. Но боже мой, какие бывают подлецы. Оказывается, что Югов, тоже печатающий в "Молодой гвардии" книгу о языке, с января требует, чтобы издательство рассыпало набор моей книжки — и вообще не издавало бы ее. Бек был в кабинете директора издательства (Потемкина), когда тот очень подобострастно разговаривал с Алексеем Кузьмичом (Юговым). — "Нет, все же невозможно рассыпать, нет, придется выпустить!"
Но каков Югов! Во время войны он здесь в Переделкине симулировал сумасшествие — и как пресмыкался предо мной! А я долго не знал, что он симулянт, и очень жалел его.
8 марта. Приехал Зильберштейн и внес в мою душу сумятицу, из-за которой я вторую ночь не сплю. Он сказал, что Анисимов Ив. Ив., председатель секции литературоведов по Ленинским премиям, страшно копает против меня. Про статью Андроникова (обо мне в "Известиях") он выразился: "Они там с Чуковским чай пьют". Архипов организовал письма обо мне из Ярославля, Тулы — черносотенные. Югов тоже не дремлет. Тихонов тоже против меня. Это страшно взбудоражило меня. Между тем дела мои идут не так уж плохо, а напротив, блистательно: 1) Дополненный "Серебряный герб" принят в Детгизе к напечатанию. 2) Я получил корректуру XVI издания "От 2 до 5", о которой не смел и мечтать. 3) Завтра Коротков присылает мне корректуру моих "Современников". 4) Вышла "Живой как жизнь". 5) В "Новом Мире" вышел мой Куприн.
Казалось бы, нужно быть благодарным судьбе, а я несчастен, жалок, раздавлен.
18 марта. Лида рассказывает, что на ее книжке, изданной в "Библиотеке путешествий", была поставлена марка издательства "БП". Велели марку убрать, так как испугались, как бы кто не прочел "Борис Пастернак"{2}.
30 марта. Вчера меня "чествовали" в Доме пионеров и в Доме детской книги.
Отлично сказал Шкловский, что до моих сказок детская литература была в руках у Сида, а мои сказки — сказки Гекльберри Финна.
Все эти заботы, хлопоты, речи, приветы, письма, телеграммы (коих пуды) созданы специально для того, чтобы я не очнулся и ни разу не вспомнил, что жизнь моя прожита, что завтра я в могиле, что мне предстоит очень скоро убедиться в своем полном ничтожестве, в полном бессилье.