Когда девочка проснулась, взяла ее к себе в кабинет. Надо доставить ее домой. А куда? Девочка не похожа на тех, которые убегают из дому, чтоб жить где-нибудь на чердаке. Одета легковато; в летнем платьице, в коротенькой курточке, а на дворе — апрель, еще прохладно.
— Как тебя зовут?
— Оля… — Отвечает охотно. Назвала свою фамилию, сказала, что родители живут в Верхней Пышме, а она пришла к тете, у которой не раз была. Вот только где живет тетя, ее адрес сказать толком не могла, но не растерялась.
— Я найти могу, я знаю. Вы меня отпустите, я найду, — повторяла она настойчиво, уставив на незнакомых тетенек голубые, широко раскрытые, просящие глаза.
Позвонили в Пышму, выяснили по фамилии. Да, есть, но на розыск родители не подавали. Не волнует, тут дочь или нет…
Поняли: нечего туда везти. Девчушка пояснила: родители пьют, ее бьют, особенно отец, она туда никогда не вернется, — заявила твердо. Поэтому и пошла к тете.
— Почему шла пешком?
— Если б я зашла в автобус, меня бы выгнали. У меня не на что купить билет.
— Поехали к родителям. Я тебя к маме в садик отвезу. (Выяснилось, что мать работает в детском садике.)
Рыдает. Нет, нет!
К тете — да, согласилась сразу же, охотно.
Пошли с нею искать тетю. Шли по маршруту автобуса № 103, со стороны Верхней Пышмы — может быть, что-нибудь напомнит. Вышли к кинотеатру «Заря», что стоит на перекрестке.
— Вот туда, — показала Оля в сторону вокзала.
До вокзала доехали в трамвае. Куда дальше?
— Около дома тети фонтан и кино, — принялась рассказывать Оля.
Где же это? Евгения думала: напротив обкома. Повела туда. От вокзала пошли пешком. Мимо «Космоса». Может, тут? Нет… Дошли до улицы Ленина.
У киоска горсправки Оля оживилась.
— Вот фонтан! — закричала она, показывая на бьющие водяные струйки около памятника изобретателю радио Попову.
— А где кино?
— Кино — надо идти дальше…
Дошли до площади 1905 года, свернули на улицу 8 Марта, в сторону улицы Малышева. Прошли дендрарий, впереди открылся цирк, высокий ажурный шатер…
— Вот кино! Осталось немножко…
У Евгении у самой дочка — Ника, такого же возраста, что и Оля. Молодая мать помыслить не могла, чтоб ее дитя да вот так, среди ночи, оказалось одно на пустынном шоссе, по которому лишь проносились запоздалые автомашины, а потом с незнакомым человеком искало себе пристанище в другом городе… Сжималось сердце. Что это за родители, от которых ребенок (пятилетний!) уходит к какой-то тете, куда угодно, только не домой, не к ставшим ненавистными пьяным отцу, матери!
И все же они нашли искомое. Потребовалось пройти еще квартал-другой, и после улицы Декабристов, в переулке, Оля вдруг запрыгала и захлопала радостно в ладоши, увидев желтый пятиэтажный дом:
— Вот здесь! Вот здесь! Здесь живет тетя!
Тетя, без всяких предисловий, накинулась:
— Я девочку себе оставлю! Я ее возьму, никому не отдам! Куда вы ее хотели? Не дам!
Потом пригласила к себе.
В квартире прибрано, чисто. У Оли сияли глазенки: нашла ведь, нашла! Говорила же, что знает, где живет тетя!..
Простились с Олей, как родные. Много ли времени прошло — один день, а как будто знали друг друга всегда, и, конечно, теперь Оля всегда будет в памяти у лейтенанта Кудриной.
Вернувшись к себе в отдел, Евгения позвонила в инспекцию по делам несовершеннолетних в Верхней Пышме. Там ответили, что они уже возбудили дело о лишении родительских прав четы Горбуновых. Но есть ли это конец истории об Оле, которая ушла из дому, чтоб найти свой дом?
В ПОИСКАХ СИНЕЙ ПТИЦЫ. На дорогах, ведущих к фронту, видел я не раз такую картину: идут бесконечной чередой в сторону тыла эшелоны с искореженными немецкими танками, самолетами, с разбитой вражеской техникой, и вдруг где-нибудь на небольшом полустанке, где поезд на минуту замедлит бег, среди груды мертвого бесформенного металла мелькнет мальчишеская голова в рваной ушанке, мелькнет и скроется, будто воробей в дупле дерева. Какой-нибудь чумазый хлопчик едет за тысячу верст в башне разбитого фашистского танка, едет прочь от фронта, подальше от войны: война разорила дом, гитлеровцы сожгли деревню, убили отца, мать — и вот отправился мальчишка искать счастья по свету, нет, даже не счастья, а хотя бы какого-то временного пристанища, где он обогреется, оттает, снова почувствует себя человеком…
На городских рынках их тогда появилось немало. Случалось, за один день снимали с чердаков, приводили с вокзалов, из глухих темных по ночам переулков по двести ребят в день. Помнится пункт сбора беспризорных — Дворец пионеров. В ту пору в Свердловске было открыто около двадцати детских домов, появились так называемые дневные детдома, для тех, у кого неблагополучно в семье. Утром ребята приходили сюда, вечером возвращались под родительский кров, иногда к бабушке или дедушке…