Адриан уже давно собирался показать ей гигантскую статую Коатликуэ. Он часто рассказывал ей об ацтекской богине Земли, она уже видела ее фотографию: чудовищное создание. Лицо ее состояло из двух змеиных голов в профиль, расположенных так, что от каждой змеи на нем было видно по одному глазу и по два зуба. Из лона выглядывала черепообразная голова ее сына Уицилопочтли. На шее висела цепь из отрубленных рук и вырванных сердец — символ ритуальных жертв древних ацтеков.
Ее нашли более ста пятидесяти лет назад при раскопках мостовой на площади Сокало, поведал Адриан, неспешно попивая кофе и разглядывая Шарлотту, как перед экзаменом. Она впервые была в университете. Всё, даже кофейные чашки в кабинете Адриана, казалось ей священным. А сам Адриан казался более импозантным, чем обычно, его лоб — более одухотворенным, его руки — более изящными.
— В 1790 году ее выкопали и доставили в университет, — сообщил Адриан. — Но тогдашний ректор решил снова закопать ее на Сокало. Трижды ее выкапывали и закапывали — так невыносим был ее облик. И даже после этого она десятилетиями стояла, занавешенная холстом, и ее показывали посетителям как своего рода судище. Шарлотта проследовала за Адрианом по лабиринту коридоров и лестниц, затем они оказались во внутреннем дворике, где Адриан мягко развернул Шарлотту, и перед ней предстали ноги Коатликуэ. Она ожидала увидеть статую высотой в человеческий рост. Ее взгляд осторожно блуждал по фигуре высотой в четыре метра. Она закрыла глаза, отвернулась.
— Ее красота заключается в том, — сказал Адриан, — что ужас запечатлен здесь в эстетической форме.
В январе она написала две машинописные страницы о диалектике понятия прекрасного в искусстве ацтекского народа. В феврале вся редакция, включая Вильгельма, отклонила ее статью как чересчур теоретическую. В марте совершенно неожиданно начался сезон дождей, и Адриан предложил ей выйти за него замуж. У нее ничего не было с Адрианом. Но у нее ничего не было и с Вильгельмом, которого секс перестал интересовать с момента отстранения от партийного руководства.
Они сидели на ступенях Солнечной пирамиды в Теотикуане, куда она — уже не впервые — приехала вместе с Адрианом. Шарлотта смотрела поверх мертвого города на широко раскинувшуюся холмистую местность, названную Мексиканской долиной, хотя на деле располагалась она на высоте в две тысячи метров, и ей вдруг поверилось, что она сможет избавиться от всего этого дерьма.
И вместо всего этого — увидеть однажды цветение «царицы ночи».
Но когда она вернулась вечером домой и увидела Вильгельма, сидящего на полу с собакой, то поняла, что это невозможно.
И к тому же — увидит ли она своих сыновей, если останется в Мексике? И к тому же — разве ей, и правда, хотелось остаток жизни обучать детей богатых родителей? Или командовать домашним персоналом овдовевшего профессора?
И это в сорок девять лет!
В апреле пришло письмо от Дрецки, забавным образом датированное первым апреля. Как следовало из шапки письма, Дрецки стал государственным секретарем министерства образования. Он ни словом не обмолвился о докладной записке Шарлотты. Более того, сообщил, что в советском консульстве для них готовы две въездные визы и попросил как можно скорее возвращаться, чтобы быть в его распоряжении для новых задач: Шарлотта должна стать директором Института литературы и иностранных языков в создаваемой Академии государствоведения и юриспруденции, а Вильгельм, который, как писал Дрецки, из-за статуса так называемого западного эмигранта не мог быть, согласно его пожеланию, принят в новую службу государственной безопасности, должен стать управляющим директором Академии.
Тем вечером они шли по парку Аламеда, слившись с людской толпой. Издалека доносилось пение уличных музыкантов, они, как и раньше, ели тортильи с тыквенными цветами.
Но что-то изменилось.
Трое полицейских на лошадях продвигались через толпу неспешно, как в замедленной съемке. На них были большие тяжелые сомбреро, настолько большие и тяжелые, что приходилось не просто нести их на голове, а удерживать в равновесии, из-за этого вид у полицейских был одновременно торжественный и смешной. Представители государственной власти, двенадцать лет назад спасшей им жизнь… Дурацкая догадка: а что, если всё это — первоапрельская шутка? Ну не глупо ли было, что Дрецки хотел назначить Вильгельма управляющим директором Академии? Вильгельм не имеет никакого представления о руководящей работе. По большому счету Вильгельм ни о чем не имеет представления. Вильгельм был слесарем, и только. Хотя однажды он и вправду — по документам — был вторым директором в Lüddecke & Со. Import Export. Но, во-первых, из-за пожизненной обязанности хранить государственную тайну он не мог указать это даже в автобиографии, запрашиваемой партией. А во-вторых, Lüddecke & Со. Import Export была всего-навсего подставной фирмой, финансируемой русскими, и служила КОМИНТЕРНу для нелегальной переправки людей и оружия.