Она отложила сигарету на край пепельницы и принялась тереть сырой картофель — клёцки по-тюрингски, половина на половину. Точнее говоря, немного больше этого, как его, ну наоборот, но сколько же? Где-то должна лежать ее поваренная книга, но спустя какое-то время она поняла, что вовсе не ищет поваренную книгу, а всё еще думает о Шарлотте… Но одно нужно отметить — в последние два года, точнее говоря, после неожиданной смерти Вильгельма, а умер он в свой день рождения, и, хотя ему было уже девяносто, никто не ожидал его смерти, после неожиданной смерти Вильгельма Шарлотта переменилась самым странным образом. И странным было не неожиданно проступающее сумасшествие — немного сумасшедшей она была всегда, — а то, насколько мягкой и обходительной та вдруг стала. Неожиданно, как казалось, та злобная энергия, которая ею постоянно двигала, исчезла. Она вдруг начала называть Ирину «моя дорогая дочь». Писала Курту путаные, но почти нежные письма или звонила посреди ночи, чтобы поблагодарить за какой-нибудь пустяк… пока однажды ночью не оказалась на пороге их дома в длинных панталонах, с мексиканским маленьким чемоданчиком, спросила, нельзя ли ей пожить в той комнате, что освободилась после отъезда Надежды Ивановны. Против этого категорически возражал Курт. Нет, конечно, Ирина не хотела, чтобы та жила в их доме. Но упечь ее в дом престарелых, казалось ей жестокостью, даже если Шарлотта без возражений дала себя там разместить, Ирина каждый раз боролась со слезами, когда видела ее там среди чужих людей, с погасшим взором блуждающих по коридорам…
В поваренной книге было написано: около 2/3 картофеля почистить, помыть и потереть на мелкой терке… Ирина попыталась прикинуть указанное количество… Это, собственно, больше или меньше, чем… господи боже мой, надо прекращать пить. Вот только еще одну! Ей надо было выпить еще одну, чтобы растопить ту горечь, которая накопилась в груди. Ведь какой бы ни была Шарлотта, что бы она ни натворила, всё же немыслимо, что Рождество пройдет без нее. Без Шарлотты и ее енотовой шубы, без ее фальцета, ее искусственных комплиментов, ее хвастовства, без ее дедероновой сумки, из которой она щедрой рукой вынимала свои зазорные подарки и — даже если это был самый дурацкий подарок, который она когда-либо получила в своей жизни: та ручка от мусорного ведра, которую Шарлотта вручила ей радостно сияя — это был первый и единственный подарок, когда Ирина почувствовала, что он от души …
Только одну, подумала Ирина. За Шарлотту на смертном одре.
Из комнаты послышались голоса мужчин, обычные разговоры: безработица, социализм… Происходит распродажа ГДР, говорит Курт. Ирина всё это уже давно слышала, больше ни о чем другом не говорили, когда приходили гости, но гостей стало маловато. Вдруг все стали заняты. Хотя вообще-то все были безработными. Тоже странно, подумала Ирина. ГДР была разорившимся государством, услышала она голос Саши, оно само себя продало… следовали цифры и расчеты, которые она не до конца понимала… Если бы зарплаты здесь были один к одному, говорил Курт, в то время как Ирина размышляла о двух третях, то предприятия разорились бы вмиг. Но Саша возразил, если их выплачивать не один к одному, то люди просто сбегут на Запад… Один к одному, думала Ирина. Или один к двум третям… Я этого не понимаю, сказал Саша, ты же сам всегда говорил о том, что социализм выдыхается. Это были только слова… Неожиданно до нее стало всё доходить издалека… Я говорю сейчас не о ГДР, а о социализме, о настоящем, демократическом социализме! Клёцки вдруг тоже показались ей страшно далекими… Нет никакого демократического социализма, слышала она голос Саши. В ответ голос Курта: социализм демократичен по своей природе, потому что те, кто производят сами, этим производством…
Ирина взяла вилку и проверила, сварился ли картофель… Всё равно, подумала она… Дурацкие споры… Еще одно Рождество в этом доме. Еще один гусь по-монастырски. Еще раз клёцки, как положено. А потом меня можно выносить отсюда… И даже вперед ногами! На здоровье. Она подняла рюмку с остатками, но — остатков не было. Тогда она налила себе еще немного остатков и начала чистить вареный картофель. Вдруг голоса стали раздаваться очень близко: