Александр не сможет ответить на этот вопрос. Оба заверят его, что это не страшно. Они же могут спросить в деревне.
Они помашут ему как старому знакомому, когда двинутся в путь, и Александр помашет им в ответ. Он будет смотреть, как они бредут по коридору и поворачивают к лестнице, как они на пару мгновений останавливаются на верхней ступеньке, чтобы — Александр не сможет расслышать — о чем-то договориться. Красотка наморщит свой лоб. Худощавый парень возьмет ее ладони в свои. Его лопатки проступят под терракотовой майкой опавшими крыльями.
Александр отправится в душ. Опершись обеими руками о стену, он будет долго стоять под водой, давая струям стекать по спине и ногам, до тех пор пока не закончится вода в бойлере. Затем он зажмет под мышкой складную шахматную доску отца и, с легким ознобом несмотря на жару, спустится к пляжу. Он сядет на свой лежак под синим пляжным зонтом и, прежде чем приступить к своим позднеутренним делам, купит легкую закуску у одной из мексиканок, предлагающих свой товар на пляже.
Он покупает всё время у одной и той же женщины и всё время одно и то же: пластиковый контейнер с очищенными фруктами и три тортильи, но всё же женщина, выждав некий приличествующий срок, появится около него и выложит перед ним немногочисленные товары, посмотрит на него всё так же вопрошающе (но не просяще, нет); после того как он выберет контейнер и тортильи, посчитает заново в уме и придет к сумме, которая ежедневно варьируется, что Александр списывает на различные комбинации фруктов (сегодня это манго, ананас и дыня), но что практически не имеет никакого значения, так как сумма, которую он оставляет с учетом небольших чаевых, всегда одна и та же. Скорее всего женщине важно, как подозревает Александр, дать ему — или себе? — почувствовать, что здесь происходит обмен между двумя равноправными партнерами, что, естественно, совершенно не так. Нет ничего очевиднее, чем их неравенство, неравенство, в основе которого, как он четко понимает, лежит несколько украденных купюр.
Поэтому или из-за того что голод начинает постепенно раздражать, Александр решит, сократить ритуал и вручить женщине деньги, но всё же не сделает этого, а подождет, пока она с невероятной тщательностью выберет один — из трех — контейнер с фруктами, три — из шести — тортильи положит на картонную тарелку и с пустым взглядом подсчитает невидимые цифры; он будет рассматривать ее темные, но во внутренней части по-детски розовые ладони, ее узкое, строгое, укутанное в дымчато-синий платок лицо и спросит себя, сколько лет этой женщине — пятьдесят или тридцать? Какая средняя продолжительность жизни в Мексике? То есть какова средняя продолжительность жизни мексиканской женщины из бедных слоев?
И хотя из-за опустившегося уровня сахара его уже начнет потряхивать, он подождет, пока женщина, идущая медленным, замедленным из-за песка, шагом не скроется. Тогда он еще раз хорошенько помоет фрукты питьевой водой.
И съест их все разом. Он будет есть их, дрожа от жадности, и, разглядывая поднятые вверх, словно для клятвы, липкие от сладких фруктов пальцы, не сможет не вспомнить о Курте, который где-то по другую сторону земного шара бродит по разваливающемуся дому. Он спросит себя, скучает ли Курт по нему, Александру, хоть немного, в темноте глубин подсознания. Доев и тортильи, он помоет руки песком и водой и раскроет старую шахматную доску, в которой хранил листки, вынутые из папки Курта с надписью «ЛИЧНОЕ».
Он снова наткнулся на листки, когда впервые сел играть с байкером в шахматы. Поначалу он подумал, что там лишь письма Курта к Ирине. На самом деле, там были самые разные записи. Частично это, и правда, были письма, подборка отдельных писем Ирине, а некоторые и от нее, так же письма Курта ему, Александру, с которых Курт — типично для него — снял копии. Частично же это были записи, сделанные мелким почерком Курта на обратной стороне счетов или ненужных рукописей. Записи — для чего? О чем?
Сначала Александр читал нетерпеливо и несистематично. Почерк Курта, на первый взгляд, аккуратный, было трудно разобрать. Сверху донизу исписанные страницы отталкивали Александра. От них пахло чем-то обязательным. Пахло Куртом. Ему казалось, что этот почерк несет в себе требовательность, властность, захватничество — всё то, чем был для него когда-то Курт.