– Маргрет, сколько сейчас времени? – Дочь ни за что не хотела, чтобы ее называли Магга[1].
– Я не знаю. – Та вглядывается в темноту коридора и, снова повернувшись к матери, шепчет: – Кто приходит в гости ночью? Только кто-то плохой…
– Нет! Никто не приходит по ночам, вот и всё!
Элиза не чувствует убедительности в собственном голосе. А что, если ребенок прав и к ним действительно кто-то залез? Она встает с кровати. Пол ледяной, и ей приходится от холода поджать пальцы ног. Одета Элиза в одну только футболку Сигвалди, и неприкрытые ноги тут же покрываются пупырышками.
– Лежи спокойно, я пойду посмотрю. А потом, когда вернусь, мы сможем заснуть, не беспокоясь. Хорошо?
Натянув до самых глаз одеяло, Маргрет кивает и чуть слышно бомочет ей вслед:
– Осторожно! Он плохой!
Слова дочери отдаются в ушах Элизы, когда она выходит в коридор, мысленно убеждая себя, что беспокоиться не о чем, что никого постороннего в доме нет, однако опасения Маргрет посеяли в ней сомнение. Ну почему это не могло случиться прошлой ночью, когда Сигвалди был дома? Разве это справедливо?
В доме прохладно, и, чтобы согреться, Элиза скрещивает на груди руки, но это не помогает. Включенный ею свет резко бьет по глазам. Дверь в комнату сыновей легко скрипит – они спят.
В ванной тоже никого нет, а в комнате Маргрет на нее таращатся рассаженные на полке куклы. Их глаза, кажется, следят за ней, когда Элиза торопится закрыть дверь. Она задается вопросом, могла ли эта обстановка объяснить кошмары Маргрет? Самой ей, проснись она ночью, не хотелось бы видеть эти застывшие лица – в темноте через ангельскую красоту просвечивает что-то дьявольское… Можно попробовать переставить ирушки в другое место и посмотреть, не наладится ли у Маргрет сон. Элиза решает заняться этим сегодня же после работы.
Ни в коридоре, ни в выходящих в него комнатах никого нет, и не видно никаких признаков чужого присутствия. Но какие это должны быть признаки? Следы на полу? Брошенный окурок? Расколотый цветочный горшок? Вряд ли. Осторожно переступая, Элиза продвигается в сторону гостиной и кухни – и все больше успокаивается. Проникающего с улицы света уличных фонарей достаточно, чтобы убедить ее, что у Маргрет, видимо, как всегда, разыгралось в темноте воображение. В гостиной никого нет; пустая миска из-под попкорна все еще стоит на своем месте перед телевизором, вокруг журнального столика разбросаны кубики «Лего» – все выглядит в точности, как было оставлено вечером. Вот паникерша! На губах Элизы появляется улыбка – но в ту же секунду снова исчезает. Раздвижная дверь между кухней и нишей в гостиной, которую они используют в качестве столовой, закрыта.
А эта дверь никогда не закрывается!
Медленно, с замирающим сердцем, Элиза подходит ближе; подошвы слегка липнут к холодному паркету, тревога и смятение растут с каждым шагом. Наконец, задержав дыхание, она осторожно прикладывает ухо к гладкой поверхности. Сначала ничего не слышно, но внезапно Элиза вздрагивает и в испуге отстраняется от двери – на кухне кто-то передвигает стулья.
Что же делать? Ее охватывает дикое желание рвануться со всех ног назад в спальню и спрятаться под одеялом. Этот, на кухне, должен скоро закончить свои дела и убраться восвояси. Элизе наплевать на вещи – грабитель может брать все, что ему угодно, только пусть поскорее проваливает. Но какого черта он делает на кухне? Ей показалось, будто он уселся за обеденный стол, и у нее мелькнула мысль, что, может, это Маргрет или кто-то из мальчишек незаметно прошмыгнул на кухню мимо нее?.. Нет, исключено.
Тем временем из кухни послышалось, как незваный гость, кажется, встал из-за стола, и Элизе не пришло ничего лучшего в голову, как снова припасть ухом к двери. Теперь до нее доносится, как открываются и закрываются ящики – один, другой, затем еще и еще, пока не доносится бренчание столовых приборов. Или ножей. Наступившая за этим короткая тишина прерывается звуком раздвигающейся маленькой дверцы в кладовку. Какого грабителя интересуют консервные банки и пакеты с крупами и сухими завтраками? Или швабры, мусорные совки, тряпки, ведра и пылесосы? Вместо того чтобы успокоиться от такого поворота, Элизе становится все больше не по себе. Никогда не знаешь, чего ождать от тех, кто ведет себя нелогично.
Она неслышно отходит от двери и юркает в гостиную. Ее телефон должен быть на журнальном столике. Или в ванной? Вот уже два года, как они решили отказаться от домашнего телефона, и сейчас Элиза впервые об этом жалеет.