Я верю, что когда-нибудь у тебя хватит сил простить меня. Но не понять. Ты еще этого не знаешь, не чувствуешь — особенно сейчас! — что ты гораздо сильнее меня и справишься со всеми трудностями, которые наверняка преподнесет тебе судьба. Ты Малфой, Драко! Помни об этом, сын! Не дай этой фамилии сгинуть без следа, не позволь ни Темному Лорду, ни судьбе отобрать у тебя твою гордость и честь.
Держи спину прямо, Драко! За отца, за меня и за себя, конечно.
Я люблю тебя».
Под конец строчки совсем расплывались перед глазами Малфоя. Он зло смахивал набегающие слезы, но они появлялись вновь и вновь. Уж если он ошибался в Нарциссе, считая ее гораздо сильнее, чем она оказалась на самом деле, то где гарантия, что и мать в нем не ошиблась. Он чувствовал себя так, словно на него свалился неподъемный груз, придавил его к земле и никогда больше не позволит подняться на ноги. Где же найти силы, мама? Почему об этом ты ничего не написала?
Совсем стемнело. В траве слышался треск цикад, ночные мотыльки летали над головой. Дом за спиной Драко был погружен в густой, зловещий мрак. Возвращаться туда не хотелось — там все было совсем чужим, но больше его нигде не ждали. Он не мог вернуться в Хогвартс, который, как написал Снейп, возглавила МакГонагалл. И Мэнор был для него навеки закрыт — его опечатали авроры через два дня после их отъезда во Францию. В блеклом лунном свете Драко видел метку на своем предплечье — и только вопрос времени, когда Темный Лорд призовет их вновь. Тогда и свобода для Драко закончится. Вот такую жизнь ты видела для меня, мама?
***
Дни шли за днями — тошнотворные в своем однообразии. Иногда Драко чудилось, что он вовсе разучился разговаривать, ведь кроме коротких команд, которые он отдавал домовым эльфам и нескольких фраз, которыми он перекидывался при встрече с магглами, живущими в поселке, он не беседовал ни с кем. Сколько бы это длилось и чем бы в итоге завершилось, Драко так и не суждено было узнать.
Одним жарким июльским днем на подоконник его комнаты прилетела сова. К лапе птицы было привязано письмо и, как только Драко забрал его, она коротко ухнула и взмахнув пестрыми крыльями, улетела. Письмо было адресовано матери, но, видимо, сове было сказано отдать его Драко, если она не сможет найти Нарциссу. Зная Снейпа, тот вполне мог догадываться или наверняка знать о маминых планах — так что неудивительно, что он перестраховался.
Драко нетерпеливо развернул пергамент, уселся на ближайший стул и принялся читать.
«Здравствуй, Нарцисса.
Смею надеяться, что ты в добром здравии. Настоятельно советую тебе принимать то зелье, которое я послал тебе в прошлый раз — оно сгладит душевные терзания. И, право, не игнорируй зелье Сна без сновидений — оно также будет крайне полезно в твоем случае.
Мэнор решили продать. Деньги пойдут в качестве компенсации семьям погибших авроров.
Темный Лорд о вас не спрашивал. Пока ты и Драко далеко не на первом месте в перечне его проблем.
Да, если Драко захочет, то он может пожить в моем доме. Но я все еще сохраняю надежду, что до этого не дойдет, Нарцисса. Не возлагай на его плечи то, что он пока не в силах нести.
Гермиона Грейнджер наконец-то пошла на поправку. Уж хотя бы из-за этого тебе больше не стоит тревожиться.
С почтением, Северус Снейп».
Драко отложил письмо, помассировал виски — как же у него жутко разболелась голова! Что значит это «пошла на поправку»? Она болела? И какого черта его мать знала о Грейнджер больше, чем он сам? То есть всякий раз, как он ходил вокруг да около, пытаясь хитростью выманить хотя бы жалкую крупицу информации о ней, а мама лишь неодобрительно поджимала губы, заставляя Драко умирать от стыда, она на самом деле знала многое. Спрашивала у Снейпа — больше, чем полгода! Но зачем? И почему Нарцисса должна была тревожиться из-за Гермионы? Пускай она относилась к ней вполне терпимо, но ведь это было совсем далеко от привязанности или чего-либо подобного.
Драко выглянул в сад, где среди цветов сюрреалистично выделялась мамина могила и решительно отвернулся. Ему нужно было увидеть Снейпа. Пора было возвращаться домой.
***
Грейнджер жила в небольшом доме, который почти ничем не отличался от соседских. Такая же зеленая лужайка, мощенная дорожка и цветастые занавески на окнах. Драко хорошо успел осмотреть все вокруг, потому что топтался здесь уже добрых полчаса, все не решаясь подойти к двери и постучать. Вина сжирала его, словно огромное, ненасытное чудище. Она была так велика, что перед нею даже злость на мать и Снейпа, которые все решили за него, меркла.
И пускай намерения его были благими, но ими он действительно вымостил для Грейнджер дорогу в ад. Снейп немногое рассказал — то ли не знал подробностей, то ли решил не делиться ими, но и того, что сказал, было достаточно. В ночь атаки на Хогвартс Гермиона Грейнджер была изнасилована и едва не убита Фенриром Сивым. Может, искра узнавания мелькнула в его замутненном мозге еще тогда, когда он наткнулся на Гермиону в парке Малфой-Мэнора. Может, он прослышал об этом позже — но факт оставался фактом, Фенрир знал, кем была эта девушка. Он не решился убить ее или обратить, но предположил, видимо, что она в Мэноре пленница, а значит, истязать ее он имеет полное право.
Мимо пронесся велосипедист, едва не задев Драко. Тот выругался себе под нос, отдернул футболку — в маггловской одежде он чувствовал себя уж слишком неудобно. Но ему нужно было видеть ее. После месяцев, проведенных в Мунго, Гермиона наконец-то вернулась домой, и Снейп заверял, что с ней все в порядке, но Драко должен был убедиться.
Он не надеялся быть прощенным. Не стремился быть понятым. Но ему нужно было хотя бы попытаться объяснить Грейнджер все. Она верила в него — так безоговорочно и слепо, а теперь что же, считает, будто он предал ее? Неужели она никогда не осознает, что все, что он сделал, было попыткой защитить ее? И — Мерлин свидетель! — Драко будет проклинать себя всю оставшуюся жизнь за то, что не сумел все же уберечь ее, не предусмотрел всех опасностей.
Когда Драко все же подошел к двери и нажал на звонок, сердце его колотилось так сильно и в ушах стоял столь оглушительный шум, что он не сразу услышал вопрос, который ему задала женщина, появившаяся на пороге.
— Простите? — пробормотал он. Это была мама Гермионы — магглорожденная, грязнокровная женщина, которая еще совсем недавно вызвала бы у Драко лишь презрение. Но теперь… Он смотрел на нее, будто зачарованный, улавливая малейшие схожие черты и думал, что лет через двадцать пять Гермиона Грейнджер тоже будет такой — с лучиками морщинок возле рта, с темными от недосыпа кругами под глазами, но все еще красивая. Он сглотнул комок в горле, мешающий ему говорить и попытался улыбнуться ей. Наверное, получилось не очень, потому что женщина вздернула бровь, вопросительно склонила голову.
— Вы что-то хотели? — повторила она.
— Да, я… Извините… Я учусь вместе с Гермионой.
— Оу, учитесь в… — казалось, что она впервые видит волшебника, если не брать в расчет ее родную дочь.
— Да, — кивнул Драко. — Меня зовут Драко Малфой.
— Никогда не слышала о вас. Проходите, что же мы стоим на пороге!
Драко поморщился. Гермионе стоило бы научить своих родителей хоть каким-то правилам безопасности. Узнать ее адрес не составляло труда, а ее мама так беспечно приглашает в дом волшебника, о котором ничего не знает.
— Гермиона в комнате. Я бы с удовольствием угостила вас чем-нибудь, но я тороплюсь. Работа, — она виновато улыбнулась и, кивнув, произнесла: — Последняя дверь слева. Чувствуйте себя как дома.
Видимо, Грейнджер тщательно скрывала от родителей все подробности о происходящем в магическом мире. Как иначе можно было объяснить столь легкомысленное поведение ее матери? Она, наверное, считала, что Хогвартс не особо отличается от маггловских школ и уж какой-то ученик не может представлять для них угрозы.
Драко медленно подошел к комнате Гермионы. Во рту разлился противный металлический привкус — губа то ли лопнула, то ли Малфой слишком прикусил ее. Он провел по вспотевшему лбу ладонью и, выдохнув, постучал.