— Жду развязки, — невесело улыбнулась. — А вы? Потерялись?
Он завораживающе перебирал пальцами. У него была тонкая ухоженная ладонь, как у человека, который никогда не работал руками. Его взгляд источал уверенное спокойствие. А может он слышал фразу миссис Бейли по поводу корсета? Груди? Сосков?!
— Я прекрасно знаю этот дом. Миссис Бейли — моя крестная…
Ах, вот в чем дело: дурная преемственность!
— Если вы искали ее, то она здесь, за дверью. Но не советую ее беспокоить. Дело в том, что миссис Бейли увлечена обсуждением моего дурного поведения со своей милейшей подругой мадам Кюнтен. А я вот здесь решаю: войти или дать им возможность позлословить…
Он удивленно приподнял брови. Рассчитывал, наверно, что после его замечаний я свалюсь в обморок или начну биться в конвульсиях. Мистер Остин не учел одного: я одинокая женщина и умею постоять за себя.
— Советую вам второе, леди Блайт. У здешних дам так мало тем для разговора.
— Ну что вы, — парировала я, — ваша история с мисс Беркли не сходила у них с языка как минимум неделю.
На дне его темных зрачков шевельнулся золотистый огонек заинтересованности, и взгляд принял оценивающее выражение. Настолько, что мне стало неуютно.
В этот момент две заговорщицы выползли из своего укрытия и, проскользнув между нами, засеменили в гостиную. Мою репутацию уже ничем не спасти. Порядочная женщина должна бы отпустить глаза долу, сделать плавный реверанс и, покраснев от макушки до пят, бежать домой, подобрав юбки.
— Пожалуй, мне это дорого обойдется, — я весело усмехнулась, глядя им вслед.
Остин по-прежнему смотрел на меня, видимо, пытаясь понять степень моей испорченности, и чем дольше он смотрел, тем больше походил на строгого проповедника.
— Местные дамы не гнушаются подарками за свое молчание? — решила пошутить, чтобы разрядить обстановку.
— Здесь все несколько иначе, чем в Лондоне, — мой юмор разбился о его ледяные шипы.
— О, стало быть, еще хуже, раз юные девы бросаются в постель к холостым мужчинам.
— Вижу, вы не упустили ни одной сплетни. Неужели, это и есть любимое занятие столичной леди?
— Сплетни — это преимущество деревни. Что же еще делать сельским жителям между сенокосом и выпасом скота? — мое завуалированное оскорбление достигло цели. Надеюсь, Остин понял, кого именно я имею в виду?
— Скота достаточно и в Хартфордшире, — он не уступал мне в остроумии, — и, полагаю, его есть кому пасти…
Я вскинула брови. Ему удалось меня ранить — в Хартфордшире живет моя семья. И он упомянул это графство не случайно.
— Значит, вы тоже не гнушаетесь сплетнями, мистер Остин?
— Прибегаю к ним сразу после сенокоса.
Меня поразило его умение держаться. Он был абсолютно невозмутим.
— Вы не высокого мнения о Лондоне?
— Скорее о людях, живущих там.
Так-так… почти открытое оскорбление. Что ж, если этот самоубийца продолжит, мы с ним можем далеко зайти.
— Мистер Остин, мерзавцев полно и в провинции, — заявила ледяным тоном.
— И каждого из них я знаю в лицо. Свои мерзавцы гораздо удобнее приезжих.
Глядя в его глаза, я осознала, что с этого дня враги у меня имеются не только в лондонском свете, но и в Шропшире. И один из них весьма интересен…
— А может не всем сплетням стоит верить? — огорошила его, бессовестно и нагло глядя в глаза.
— Совершенно с вами согласен, вот только некоторые люди, леди Блайт, не меняются, даже сменив место жительства, — его последние слова ожгли меня, словно хлыстом. Он не дал мне парировать, поспешно поклонившись и покинув коридор. Полагаю, он сделал достаточно выводов относительно моей порочности, и теперь его ничем не пронять. Что ж, больно надо!
Я вернулась в гостиную, где уже пела под аккомпанемент Коулла, моя новообретенная родня, миссис Эванс. Голос у нее был сильный и завораживающий, но я глядела на бьющего по клавишам в каком-то неведомом экстазе Коулла. Его глаза были прикрыты, голова откинута, густые волосы сотрясались. Я наблюдала за ним с наслаждением, присущим ценителю высокого искусства. Я любовалась его мужественностью и суровой красотой, которая скрывалась в жестких складках у рта и самодовольных морщинках в уголках глаз.
Не знаю, что заставило меня повернуть голову и, впрочем, это неважно, но я натолкнулась на проницательный взгляд мистера Остина, от которого, как я понимаю, не укрылась ни одна моя грязная мыслишка. Какая-то нелепейшая вредность заставила меня усмехнуться ему в лицо. Раз уж он считает меня самой последней шлюхой, то пусть подавиться. Да, мне и вправду нравился Коулл, и я, слушая стоны пианино, действительно представляла его загорелые руки, блуждающие по своему телу. Кто осудит одинокую женщину, которая забыла, что такое ласка?