— Но я не знаю… если кто-нибудь увидит…
— Ну, кто, кроме любимого мужчины, может увидеть? — я ободряюще похлопала ее по руке.
— Леди Блайт, я вдова…
— Но ведь вы не собираетесь ставить на себе крест, дорогая? Вы молоды и красивы.
— Леди Блайт! — воскликнула она, смущенно припадая к краям чашки.
Я раскрыла зонтик, демонстрируя ей невероятный плетенный узор, и глаза Шарлотты загорелись, как у шкодливого ребенка, увидевшего конфету. Она потянулась к нему, а я возликовала:
— Миссис Эванс, я надеюсь, вы посетите меня завтра? Мы прогуляемся по парку, и вы убедиться, что зонт не только красивый, но и неплохо защищает от солнца…
— Как? Вы уже уходите? — Шарлотта поднялась, чтобы проводить меня.
— Слышала от служанок, что в городе прекрасная кофейня.
Миссис Эванс побледнела.
— Вы пойдете туда? Одна? Мадам Кюнтен говорит, что в этой кофейне собираются лишь мужчины. Вы же не пойдете туда одна?
— Милая миссис Эванс, именно это я и хочу сделать. А если злые языки начнут поговаривать, что я хожу туда не для того, чтобы купить угощенье, я скажу, что возможно так и есть…
Распрощавшись с Шарлоттой, я отправилась в хваленую кофейню. Горничная Джоанна говорила, что там собираются исключительно джентльмены и беседуют о политике. Меня не смущало, что в кофейню не ходят женщины. Я воспользуюсь своим правом приезжей леди и постараюсь узнать самые свежие сплетни Шропшира.
Однако Шарлотта напрасно боялась моей выходки. На самом деле, я оказалась не одинокой охотницей до слухов. Мне составила компанию жена влиятельного промышленника, немка, которая нетривиально дала понять, что я вперлась-таки на ее священную территорию. К слову, «моего» Коулла она приветствовала пожатием руки, как обычно здороваются мужчины.
— Леди Блайт, — увидев меня, немного стушевавшуюся, он улыбнулся. — Позвольте, я представлю вас этим господам, — он любезно подвел меня к своим друзьям.
Меня тут же засыпали вопросами.
— Вы из Хартфоршира, леди Блайт? Неужели жена ярого тори покинула Лондон?
— Я слышал о фабриках лорда Блайта… Как на вас повлиял закон о бумагопрядильном производстве…
— … господа… господа, безработица в Ланкашире дала новый толчок развитию чартистского движения. Леди Блайт, как вы считаете…
— Джентльмены! — несколько снисходительный и насмешливый уже очень знакомый голос мистера Остина заставил меня прикрыть веки и взмолиться. Только его здесь не хватало.
Мне до одури не хотелось поворачиваться ему навстречу, принимая все те дурацкие знаки приветствия, которые были положены в цивилизованном обществе.
— Вы смущаете даму, — продолжил Остин с иронией, — леди скучно говорить о политике.
— А я полагаю, леди Блайт интересуется политикой, — вступился за меня Коулл, покуда мерзавец-Остин целовал мне руку.
— Женщин политика интересует не меньше, чем мужчин охота, мистер Остин. Во всяком случае, из любого правила бывают исключения, — проговорила я, не спуская с него глаз.
О, он был чрезвычайно притягателен: черный приталенный фрак, жилет из темного атласного шелка с вырезом из бархатной ткани, высокий накрахмаленный воротник рубашки, обвязанный однотонным шелковым галстуком и светлые брюки.
— Браво, — улыбнулась моя соперница-немка. — Хорошо сказано, леди Блайт. Но скажи что-либо подобное я, мужчины примут за суфражистку или феминистку.
— Святые угодники, миссис Гофман, это была бы большая потеря. Политика — это дело мужчин, — произнес кто-то из джентльменов.
На этой трагичной ноте, все расселись за столики.
— … парламент узаконил новые основания развода, и, боюсь, они додумаются до того, чтобы выделить имущество жены из общего.
— Вполне разумно, — скучающе отозвался Остин. — Если уж женщина не может принять решение за кого ей голосовать, то распоряжаться тряпками и мелким имуществом ей вполне под силу…
О, мужской шовинизм! Оказывается, я не ошиблась, причислив мистер Остина к надменным и высокомерным выскочкам, презирающим женщин.
— Развод — это такая дикость, — немка припала к чашечке кофе, — это против церкви.
— А я полагала, что дикость — это продажа жен, которую еще практикуют некоторые мужья, — чаша моего терпения медленно, но верно наполнялась желчью, — выставляя их на ярмарках, как скотину.
Мистер Остин неожиданно рассмеялся, и все на него уставились с недоумением.