Весь последний месяц до отъезда был просто адским. Хотя и в аду, наверно, не так ужасно. Помимо того, что парень страдал от неразделенной любви и вечных нападок подруги, теперь еще и боли в горле становились с каждым днем все сильнее. Себастьян чувствовал, как сложно воздуху добираться до лёгких через растущую опухоль. И глотать теперь было еще больнее, как бы тщательно парень не пережевывал еду. А репетиции были подобны пыткам. Каждый раз Себастьян обещал себе, что будет аккуратней и сдержанней. И каждый раз он нарушал это обещание. Как он мог быть сдержанным, занимаясь любимым делом? Это было бы подобно предательству, если б парень исполнял музыку, что называется, “на отвали”. Может, есть люди, которые относятся к этому делу кое-как, но Себастьян не мог себе такого позволить. И в то же время он понимал, что именно эта одержимость любимым делом его и убивает. Он чувствовал себя, словно солдат-фанатик, который был смертельно ранен, но все еще рвался в битву, дабы защитить свою страну в войне. Это было похоже на мазохизм и помешательство - чем громче парень пел, тем сильнее начинало болеть горло, и тем больше он возвышал свой голос. Как будто ему нравилось чувствовать привкус собственной крови на губах. И словно конвульсии по всему телу, подобные разрядам электрического тока, доставляли ему невероятное удовольствие. Чем хуже было Себастьяну, тем яростнее он продолжал. А позже, оставаясь один в ночи, сотни раз умирал от боли и мучений, на которые он сам себя обрек. Кое-как умудряясь уснуть, он тут же просыпался - начиналось утро очередного невыносимого дня, в котором его ждет девушка, что никогда не примет его чувств, подруга, пытающая его одним только словом, и любимое занятие, которое приносит только боль и уныние. А еще нужно притворяться, что все хорошо, что все прекрасно, великолепно и лучше просто быть не может. Это была истерика – когда ничего не может быть хуже, начинаешь сходить с ума и сквозь слезы смеяться над самим собой. Нужно хоть как-то узнать, вдруг, Вирджиния все же сможет его полюбить. Ради этого приходится терпеть этих тупых одноклассниц, заигрывать с ними, но ей абсолютно все равно, а тут еще и придурок Адам, который тоже в нее влюблен. Себастьян бы не удивился, если бы девушка выбрала этого забитого старосту, а не его. И это злило его, доводило до бешенства. Почему все против него? Когда это кончится? К концу месяца, единственное, чего хотелось Себастьяну - умереть. Он больше не мог так жить. Он словно был во тьме, вытягивающей из него все силы. Конца ей не было, и как бы Себастьян ни пытался найти хоть какой-то светлый огонек - тот гас в мгновение ока, даже не дав парню насладиться хотя бы минутой этого света и тепла.
Под конец парень сдался - во время репетиции началось кровотечение, с группой было решено завязать. Себастьян понял, что скоро все кончится. Теперь уже ему ничего не было нужно. И все его старания, все попытки стать ближе к любимой девушке уже бессмысленны. Осознав это, он решил, что более бессмысленными будут его походы в школу. И парень заперся в своей комнате, изредка выходя из нее. Он сидел в одиночестве, ни с кем не говоря, не отвечая на звонки. Только и делал, что играл на гитаре, лежа на своей кровати. И, как ни странно, его не печалила мысль о скорой кончине, в голове вертелся совершенно другой вопрос - почему он так и не смог добиться взаимности от Вирджинии? Конечно, вроде как между ними была дружба, но он в нее не очень верил. Скорее, она просто не знала, как отвязаться от парня. Зато теперь радуется, что он вновь исчез. Так больно было думать об этом. И сейчас вся боль, и физическая, и душевная, терзала не только его тело - она постепенно уничтожала его разум. Все, о чем он думал – «Она уже и забыла обо мне. И вся ее забота, все переживания были просто напоказ. Права была Кейт, ей всегда было плевать. Почему все так? Да и теперь уже все равно, я умру, а она даже не вспомнит…»
Может, это было наказание? Он мучил девушек. Хоть и законченных стерв, но все же мучил, и вряд ли ему могло быть оправдание за такое. А вдруг теперь Вселенная послала ему эту девушку, чтобы он понял, что было с его «жертвами»? Но ведь вряд ли все те «несчастные» умирали от тех чувств, которые сейчас испытывает он.
С того случая прошла неделя, его разрывало от тоски и досады. Себастьян хотел увидеть ее, но сам для себя решил, что больше не появится в ее жизни по собственной воле – дождется конца и умрет в одиночестве, думая над шуткой, которую с ним сыграла Вселенная.
Парень не поверил, когда услышал за дверью ее голос – Вирджиния сама пришла к нему? Быть такого не могло, ведь ей же было все равно, что с ним. Не помня себя от волнения, Себастьян вскочил с постели и тут же открыл дверь. В одно мгновение ему стало легче, когда он увидел девушку на пороге. Волна умиротворения прокатилась по телу от ее вида. Пришла. Волнуется, переживает. Все такая же красивая. Неделя – слишком большой срок, чтобы не видеть ее. Себастьян не мог насмотреться на Вирджинию, пока она с таким волнением что-то ему говорила, а он почти не слушал – созерцание предмета любви заняло все его внимание. Удивительно вообще, что он мог поддерживать разговор, если он не слушал девушку. Но, кажется, у него получилось это скрыть, она не заметила. Он рассказывал ей о друзьях, о том, насколько тяжела их жизнь, а сам только и думал – «Почему ж ты такая красивая? Почему ты такая? И откуда? Я боялся, что ты не придешь, Джинни, а ты пришла ко мне». Себастьян никогда не хотел, чтобы она видела его в таком ужасном состоянии, но сейчас ему было все равно, самое важное – она здесь. И он никогда не мог терпеть ее слез – парень готов был на все, лишь бы она не плакала. Но, как ни странно, теперь ему, отчасти, это нравилось – она плачет, потому что волнуется за него, потому что рада скорому лечению. Она была искренна, когда называла его другом и говорила, что ей не все равно. Это были лучшие слова за последнее время. Значит, смысл жить еще есть. Смысл ходить в школу есть. Ради нее, чтобы она там не умерла со скуки. И чтобы он мог побыть рядом с ней.
Себастьян был так счастлив в тот момент, что почти перестал контролировать свои действия. Опомнился он только когда понял, что приблизился к девушке на достаточное расстояние, чтобы ее поцеловать. И тут же себя остановил. О каком поцелуе могла быть речь? Вряд ли бы ей понравилось целоваться с больным. Да и будь он здоровым, неизвестно, оценила бы она его порыв. Нет, нельзя ее целовать, хоть и безумно этого хочется.
Он проводил ее до дома и вернулся назад. Счастливый и окрыленный. Мама заметила эти изменения в сыне и стала о чем-то догадываться. Ну и пусть, подумал Себастьян, лежа в постели и уставившись в потолок. Зато у него есть смысл жить. Еще немного. Еще немного… Все окрыление в раз ушло, анестезия в виде счастья перестала действовать, горло заболело с новой силой. Жить? А долго ли еще он протянет? И есть ли смысл быть на виду у девушки? Или это был его, так называемый, последний глоток воздуха? Ведь он не вернется из Швейцарии. Точнее, вернется, но уже не сам, его привезет убитая горем мама. Резкие спазмы только подтвердили мысли парня, и последние остатки счастья покинули его. И сил притворяться не осталось. Но все же нужно было попытаться. Нельзя расстраивать Вирджинию.
Чертов идиот, он совсем забыл о выпускном бале! А ведь он ждал его, чтобы позвать Вирджинию на него. И признался бы ей там, наверно. Да, он сказал Адаму, что признаваться на выпускном в любви очень глупо и смешно, но Себастьян сам не знал, что сделать и как признаться в своих чувствах, поэтому ничего оригинальнее придумать не мог. И вот, теперь он понял, что эта возможность потеряна, ведь он уезжает. Лечение важно. Хотя… а так ли уж важно это лечение, если он все равно уже почти мертв? Может, стоит остаться и сходить на бал? На последнее красочное событие в его жизни? Она против. Она хочет, чтобы он поехал в Швейцарию и лечился. Такая смешная, все еще верит в это. Пускай будет так.