Поэтому, а еще потому, что работа над статьей была в самом разгаре, известие о том, что его разыскивает какая-то упакованная дамочка, по виду – любительница качать права, не вызвало в душе господина главного редактора ни малейшего энтузиазма. Он совсем уже было решил принять предложение верстальщика и запереться в кабинете, чтобы тихонечко пересидеть ненужный и неприятный ему визит, как это частенько делал покойный Мирон, но тут его осенило, что упакованная дамочка может оказаться крупным рекламодателем. Если бы Дмитрий, возглавляющий газету, вечно балансирующую на краю финансовой пропасти, упустил рекламодателя, Мирон, создатель газеты, непременно поднялся бы из гроба и преследовал бы его до конца жизни. Впрочем, это было бы излишне: трепетное отношение к рекламодателям давно вошло у Дмитрия в плоть и кровь, ибо он был не только главным редактором, но и директором «Московского полудня», а следовательно, размеры получаемых журналистами гонораров также зависели от него.
Поэтому он тяжело вздохнул, оторвал взгляд от курсора, мерцавшего на экране после слова «произвол», и спросил у верстальщика:
– А чего ей надо, она не сказала?
– Тебя ей надо, – ответил верстальщик, который знал Дмитрия сто лет и потому в разговорах с ним постоянно сбивался с официального «вы» на дружеское «ты». – Персонально. Так и сказала.
– На взводе?
– Да нет, вроде спокойная. Даже вежливая.
– Даже так? Так может, она рекламу принесла?
– Я ей показал дверь рекламного отдела, – отрицательно покачал косматой головой верстальщик, – а она ни в какую. «Мне, – говорит, – нужен господин Светлов».
– Именно Светлов? – уточнил Дмитрий. – Не главный редактор?
– А разве это не одно и то же? – удивился верстальщик.
Некоторое время они, моргая, тупо смотрели друг на друга. Дмитрий попытался понять, что побудило его задать такой, мягко говоря, странный вопрос, не понял, мысленно махнул на это рукой и сказал:
– Извини, что-то я не то несу. Заработался. Денек у меня сегодня, понимаешь...
– Да, я слышал, – кивнул верстальщик. – Ничего, шеф, не бери в голову, Юрка выкрутится. Он мужик крутой, выдюжит. Хотя, с другой стороны... Говорят, до поры кувшин воду носит...
– Типун тебе на язык, – сказал Дмитрий. – Лучше позови эту свою дамочку, придется на ней сосредоточиться. Может, тогда она скорее уйдет.
– Ага, – согласился верстальщик. – А то, помнишь, Мирон однажды от какого-то графомана в сортире спрятался, мы сказали, что его нет, а тот: я, мол, подожду, мне спешить некуда.
Дмитрий невольно фыркнул.
– Помню, – сказал он. – Лида ему тогда раза три в сортир кофе таскала. С коньяком.
– А половина редакции по нужде на другие этажи бегала, – ухмыляясь, подхватил верстальщик. – Мы его потом долго между собой Мирон Сортирычем величали, а Леха предлагал табличку с его двери на туалет перевесить.
– Мирон об этом знал, – с грустной улыбкой сказал Дмитрий, – но виду не показывал, потому что тогда ему пришлось бы самого Леху к двери сортира приколотить, чтобы не подрывать свою репутацию. А вместе с Лехой, сам понимаешь, и всю вашу банду красноглазых... Ладно, иди зови дамочку-то, а то уйдет и рекламу унесет.
Верстальщик ушел, напоследок бросив на Дмитрия озадаченный взгляд, в котором ясно читался немой вопрос: а сколько нынешнему главному редактору известно о том, как его величают за глаза и что говорят о нем в редакционной курилке? Дмитрий об этом ничего не знал, но просвещать коллектив по поводу своего неведения не собирался: боятся – значит, уважают.
В дверь кабинета негромко постучали. Дмитрий подавил невольный вздох, щелкнул кнопкой мыши, переведя компьютер в спящий режим, и выжидательно уставился на дверь. Дверь оставалась закрытой, в нее никто не входил. Потом стук повторился.
– Да, – спохватившись, крикнул давно отвыкший от столь скрупулезного соблюдения правил хорошего тона Светлов, – войдите!
Дверь открылась, и в кабинет вошла женщина – судя по виду, та самая, которую верстальщик назвал «упакованной дамочкой». Несмотря на жару, на ней был безупречно сшитый и безукоризненно сидящий брючный костюм, коротко подстриженные волосы отливали золотом, а красивое, идеально ухоженное лицо имело выражение спокойной независимости и достоинства, яснее любых слов говорившее о том, что манера этой дамы стучаться в чужие двери и входить только после приглашения есть следствие отменного воспитания, а вовсе не робости и закомплексованности. Именно это выражение лица заставило Дмитрия вежливо подняться из кресла раньше, чем он сообразил, что собирается сделать.
– Здравствуйте, – сказала женщина, глядя на Светлова темными линзами больших, на пол-лица, солнцезащитных очков. Голос у нее был глубокий, ровный и какой-то такой, что Дмитрий сразу понял: уж если эта дамочка начнет качать права, мало ему не покажется. Впрочем, в данный момент она, кажется, ни о чем таком не помышляла. – Мне нужен господин Светлов.
– К вашим услугам, – сказал Дмитрий и указал на удобное кресло для посетителей, в котором частенько посиживал, потягивая коньяк и дымя сигаретой, Юрий Филатов. – Присаживайтесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?
Женщина уселась с непринужденным изяществом светской дамы, вынула из сумочки длинную сигарету и вопросительно посмотрела на Дмитрия. Тот засуетился, отыскал среди разбросанного по столу бумажного хлама зажигалку и дал ей прикурить. Потом спохватился, высыпал в корзину для бумаг содержимое переполненной пепельницы, протер пепельницу скомканным листом какой-то распечатки, зачем-то дунул в нее и поставил на край стола поближе к посетительнице.
– Благодарю вас, – сказала она. – Так вы, оказывается, главный редактор?
– Э... ну да, – растерянно ответил Дмитрий, моментально припомнив заданный верстальщику две минуты назад дурацкий вопрос. Теперь этот вопрос уже не выглядел таким дурацким, но легче от этого почему-то не стало. – А вы разве не знали?
– Ну откуда же? – с немного снисходительной улыбкой удивилась посетительница и изящным, предельно точным движением сбила пепел с кончика своей длинной тонкой сигареты. – Мне было известно имя и место работы, а должность... Впрочем, это очень удачно, что вы оказались именно главным редактором. Это многое объясняет. Скажите, Юрий Филатов – ваш подчиненный?
«Ага!» – с сильно забившимся сердцем подумал Дмитрий. Ему пришло в голову, что Филатов наконец-то допрыгался и влип по-настоящему. Можно было только гадать, где и кем работает эта женщина, но Дмитрий мог дать голову на отсечение, что она не имеет никакого отношения к столичной милиции.
– Нет, – сказал он осторожно, – такого сотрудника у нас в редакции нет. А в чем, собственно, дело?
Черные линзы испытующе уставились на него. Манера некоторых людей разговаривать, не снимая темных очков, никогда не нравилась Дмитрию Светлову; беседовать с таким человеком было все равно что общаться с роботом или манекеном из магазина готовой одежды.
– Видите ли, Дмитрий...
– Можно просто Дмитрий, – поспешно сказал Светлов, который до сих пор испытывал неловкость всякий раз, когда его называли по имени-отчеству.
– Благодарю вас. – По красивым губам сидевшей напротив него женщины снова скользнула тень снисходительной, немного печальной улыбки. Она была старше Дмитрия, но, пожалуй, моложе Филатова; Светлов поймал себя на том, что откровенно любуется ею, как шедевром неизвестного гения эпохи Возрождения, и опустил глаза, поскольку на нем, в отличие от посетительницы, не было темных очков. – Видите ли, Дмитрий, – продолжала она, – я отдаю должное той осторожности, с которой вы ответили на мой вопрос. Наверное, иначе просто нельзя, но я сейчас нахожусь в таком положении, что мне поневоле придется быть гораздо более откровенной, чем вы. Поэтому я прошу вас пообещать мне сохранить содержание нашей беседы в полной тайне. Если вы не дадите такого обещания, я просто уйду. Поверьте, я не буду в претензии, я же понимаю, какая у вас работа... – При слове «работа» ее губы едва заметно, но явно пренебрежительно искривились, из чего следовало, что журналистов она не жалует. – Но если вы дадите мне слово молчать, а после его нарушите, я позабочусь о том, чтобы ваша газета перестала существовать, а вы сами до конца жизни отрабатывали судебные издержки в должности дворника или водителя мусоровоза.