Сергиенко вобрал в себя лучшие черты истинного россиянина — широту, щедрость, загульность; и простодушие, и доверчивость (доверился аферисту Розанову), и некоторый романтизм. Он из последнего поколения писателей, которые в своих книгах звали к добру, давали людям надежду на лучшее. Кто бы мог подумать, что наступит разбойничье время и наши прошлые неприятности покажутся мелочью в сравнении с настоящей трагедией всей страны, когда такие, как Сергиенко окажутся попросту не нужны. В девяностых годах все рухнуло, начались оргии «демократов», появилось разрушительное искусство и даже для детей стали выпускать безнравственные книги. На фоне теперешних настырных, циничных писателей и вала их конъюнктурных «произведений» Сергиенко выглядит человеком, который жил рядом с нами, но в другой стране, человеком идеализирующим мир, а его повести — неким чистым оазисом.
Но и среди нашего поколения, мне кажется, Сергиенко, как литератор, не был оценен в полной мере. Как пример — всего один вечер памяти, в то время как Ковалю их устраивают по два-три в год; а между тем, как сказал поэт Леонид Мезинов, «Сергиенко по таланту не ниже Коваля». Впрочем, Мешкову и Качаеву и одного вечера не устроили (как будто и не было таких писателей), а о Цыферове вспомнили спустя двадцать лет.
Бесспорно, лучшая вещь Сергиенко повесть о собаках «Прощай, овраг!». Я думаю, даже если бы он больше ничего не написал, этой повестью он навсегда останется в русской литературе для детей. Конечно, повесть не «Сны Чанга» Бунина, Сергиенко не проник в душу собак (что и понятно, он их не знал), не нашел красок для их индивидуальности; в повести можно разглядеть подражание «Маленькому принцу» Сент-Экзюпери («Просто эпигонство», — сказал Тарловский; но если внимательно всмотреться, покопаться, во многих произведениях можно найти отголоски каких-то предыдущих авторов), но ясно одно — это самобытное и гуманное произведение, и «не о собаках вовсе, а о нас с вами», как говорил сам Сергиенко. Не случайно, на похоронах нашего друга, поэт и издатель Синельников назвал «Овраг» бестселлером своего времени, и позднее переиздал его вместе с другими повестями Сергиенко.
— Кстати, если бы не женщины — вечные спутницы Кости — быть может, он и не написал бы такую вещь, — заметил поэт и издатель (имел в виду и свое помешательство на женском поле).
А я замечу: за долгие годы, которые я знаю Синельникова, он ни разу ни о ком хорошо не отозвался ни как о писателе, ни как о человеке (даже о «своих». Например, о поэтессе Т. Бек — «Бездарная дочь бездарного писателя»), правда, делал это со смешком, но все же испытывал радость, что обнаружил в ком-то отрицательное. Только хвалил какую-то поэтессу Аделис. Отзыв о Сергиенко — второй случай, вероятно, потому что отзыв о покойнике (в самом Синельникове гнездилось чрезвычайно высокое самомнение, но то, что я у него читал, — не ахти как талантливо; на мой взгляд, его стихам не хватает ясности, а также перца, огня; по-моему, он из числа «книжных» поэтов).
На похоронах Сергиенко выступали многие, но особенно проникновенно, с дрожью в голосе и слезами на глазах, говорил Деверц (впоследствии именно он много сделал для переиздания книг нашего друга и каждый год собирал всех нас, чтобы отметить его день рождения и годовщину смерти).
Спустя несколько дней мы с Рейном вдвоем поминали в ЦДЛ Сергиенко. Рейн только что вернулся из Америки с похорон Бродского, и сказал:
— Знаешь, Костина смерть меня потрясла больше, чем смерть Бродского. У Иосифа все-таки болело сердце, он много курил, часто плохо себя чувствовал, но Костя-то никогда не болел.
А в день похорон Сергиенко я возвращался домой вдрызг пьяный, медленно брел по темным улицам… Я хоронил почти всех родных и немало друзей, но всегда держал себя в руках, а в тот вечер сломался — прислонился к дереву и разревелся. Ко мне подходили какие-то люди, спрашивали что случилось?
— Мой друг умер, — бормотал я и никак не мог остановить слезы.
Что странно, при жизни Сергиенко постоянно командовал мной и командует сейчас после смерти — я часто вижу его во сне, он бурчит:
— Ну, ты во-още! Делай, как я говорю, у меня все-таки высшее филологическое образование!..
Смерть Сергиенко — для меня огромная потеря. Последние годы мы виделись почти каждый вечер: он, Коваль и я. Собственно, ради этих двух людей я и приходил в ЦДЛ. И надо же! — потерял обоих почти одновременно.
«Пора мне заняться делами — изысканным, божественным прозам внимать»