Кушак издает Войновича, Арканова, Жванецкого, Раскина, Вишневского и прочих, которые не вылезают из телестудий и несут на всю страну местечковое хохмачество и пошлость (их еврейские тусовки, прославление друг друга и анекдоты напоминают игру в солдатики взрослых счастливых идиотов), но Кушак издает их отдельными томами (по пятьсот страниц). Вспоминаю как телеведущий Якубович (теперь народный артист — умора!) объявил:
— Нас посетил великий юморист нашего времени!..
„Кто ж войдет? — встрепенулся я и уставился в телевизор. — Неужели Марк Твен встал из гроба? Или Карел Чапек, или Джером?“ Появился Арканов. „Ну, — думаю, — совсем спятили“. Понятно, тот, со своей ложной многозначительностью, начал вещать какую-то галиматью.
Но что я хочу от Кушака, если он даже не собирается читать Владимира Дагурова, над „Мурашками“ которого смеются все литераторы в ЦДЛ. Наверно, мы ничего не смыслим в литературе, один Кушак смыслит. В своем „проекте“ — „Клуб двенадцать стульев“ даже не упомянул лауреата этого клуба Александра Жукова, но издает двухтомник хохм Жванецкого. Интересно, в его пятидесяти томах будет хотя бы парочка русских авторов?
Что касается Дагурова. Когда-то, еще в молодости, мы у него собрались с девицами и Кушак, разглядывая стены комнат, где красовались фотографии Дагурова (он выступает на каком-то вечере, он в Испании…), шепнул мне: „Квартира графомана“. А между тем в литературу Дагурова ввели Смеляков, Боков, Слуцкий… Уже тогда Кушак был резкач тот еще, уже тогда имел беспощадный взгляд на вещи и многих припечатывал к стенке, но за глаза. А в глаза наоборот давал высокую оценку: „О, да! Первый класс!“ — при этом вставал в позу наставника и демонстрировал свое величие. Каждому ясно, друг лицемер опасней врага — от того хоть знаешь чего ожидать. Так что, надо не „комплименты друг другу говорить“, а правду. Если вникнуть, в дружбе правда и справедливость важнее всего. Это я ему и выложил года три назад в нашей компании. Он заерепенился и начал орать:
— Все ты врешь, как всегда!
У меня прямо вскипела кровь.
— Приведи хоть один пример, когда я соврал.
И он, клеветник, сразу заткнулся. Кстати, в то время он расходился с шестой женушкой и вечно ходил вздрюченный, и срывал свое хреновое настроение на друзьях; разрядится и чувствует себя получше, а друзья по инерции грубят тем, кто попадает под руку — получался эффект домино. Попутно замечу — в молодости Кушак был косноязычен — дальше некуда — измучает, пока подберет слова, а сейчас разошелся — чешет, как по написанному, не остановишь.
Я приму немало из обвинений Кушака, соглашусь, что весь состою из недостатков, имею кучу пороков, но обвинение во лжи решительно отвергаю. Да что разводить канитель! Пусть найдет в этом очерке хотя бы строчку вранья (наоборот, о многом умалчиваю). Кстати, я не вру не, потому что такой уж праведник, просто знаю — рано или поздно проболтаюсь. К тому же, еще в молодости заметил: стоило мне соврать в одном, как приходилось врать и в другом, одна ложь тянула за собой и другую. Так что, в зрелости сказал себе — хватит! И стал лепить в глаза все, что думал, чем нажил себе немало врагов. Кто-кто, а уж Кушак-то это знает, и нечего меня несправедливо шпынять. Я понимаю, в тот день он был взвинчен и хотел побольней меня уколоть. Ну, что ж, он достиг цели. Его поклеп, как отрава, расстроил мои нервы. Такие у нас стариковские счеты друг с другом.
Справедливости ради надо отметить: временами Кушак демонстрирует редкую беспристрастность (даже „своим“). Так, еще в нашей молодости, он дал по морде М. Дейчу (считал его „стукачом“; тот ярый русофоб — попросту еврейский фашист — действительно, тайно записывал некоторые разговоры на магнитофон), а когда мы оказались в компании с пустозвоном П. Аркадьевым (Шенкером) и они стали въедливо подковыривать друг друга, Кушак шепнул мне:
— Этот твой Пашка не еврей, он жид.
Был случай, когда Кушак завернул работу своего близкого дружка В. Владина (точнее — заставил переделывать, а тот не вытянул). Наконец, не так давно избил Сэфа. Они не поделили один коммерческий тираж и каждый выдвинул мне свою версию. Я поверил Кушаку. Сэф, повторяю, за все время своего царствования никому ни в чем не помог, но хорошо погрел руки на властном кресле (выбил немалые деньги в комитете по печати для издания самого себя). Женившись на „француженке“ (литовской еврейке), он подолгу жил в Париже, а в Москве по большей части пробивал себе место в ЮНЕСКО, да изредка председательствовал на вечерах молодых поэтов (вел их здорово — умно, не перетягивая одеяло на себя, в этом он мастак).