Яхнин, бестия, подленько так, прятался от меня пьяного, когда был со своим другом юристом из Воронежа, чем нанес мне страшную рану. Был случай, когда у раздевалки ЦДЛ, пока я прощался с друзьями, одна пожилая еврейка взяла мою связку книг (перед этим я заходил в книжную лавку и накупил для приятеля два десятка книг — и как бабенка их подняла?) и потащила к выходу, опираясь на руку мужа. Яхнин все видел, но не остановил воровку (друг называется!), а мне сказал:
— Сергеев, твои книги уносят, хе-хе!
Когда я догнал похитителей, дамочка, как ни в чем не бывало, поставила книги на стол дежурной и с невероятной прытью ретировалась (кстати, эти супруги были не случайными посетителями, а членами СП).
В другой раз я пригласил в ЦДЛ двух девиц, взял бутылку вина, жду когда подойдет мой друг, чтобы, как обычно, заговорить девицам зубы и двинуть ко мне или к Воробьеву, или в мастерскую Яхнина. Он появляется, здоровается, идет к буфету.
— Бери всем кофе! — даю ему наказ.
Он скорчил злую гримасу и отмочил на весь зал:
— Что значит «бери»? Вот ты и бери! А может, у меня денег нет!
Он взял кофе только себе, подсел и поставил меня в идиотское положение (а себя тем более). Даже если у него действительно не было денег (что маловероятно, да и кофе стоило пятнадцать копеек), он мог взять четыре чашки в долг, ведь буфетчицы наши приятельницы, или отозвать меня и объяснить что к чему — да, полно вариантов — он выбрал открытое жлобство. После этого номера любой нормальный человек больше не устраивал бы с ним подобных романтических встреч, а я, бесхребетный, все ему простил.
Больше, вроде, ничего не припомню — все-таки чаще он поступал как истинный друг: и когда отбирал у меня деньги, чтобы я все не пропил, и когда был строг с настырной женщиной, которая затягивала меня в брак, и когда устраивал выставку моих работ в Архитектурном институте, и когда приглашал нас с Тарловским на вечера, которые он вел — вернее, на застолья после этих вечеров, и когда написал хвалебное предисловие к моей книжке в издательстве «Белый город» (которая так и не вышла), и когда помогал выбрать название сборника моих рассказов. Никто иной, как Яхнин устроил мой юбилейный вечер. После моего шестидесятилетия звонит:
— Готовься! Я договорился.
— Зачем? Не стоит! — начал я канючить. — На этих вечерах сидишь, как на собственных похоронах.
— Перестань, Сергеев! Хороший повод нам всем собраться, — отвечает. — Собственно, ты нам и не нужен. Выставим твою фотографию, а ты сразу иди в буфет.
Многие годы по вечерам мы просиживали в клубе за бутылками водки и чашками кофе; чаще всего вчетвером: Мазнин, Кушак, Яхнин и я. Наши затяжные разговоры начинались с литературы. Мазнин, который читал абсолютно все, называл новые сборники и по памяти цитировал отрывки из них. А мы тут же наперебой расхваливали или громили авторов.
Потом Мазнин ударялся в общие рассуждения о литературе, заводился, строил «храмы». К примеру, говорил что-нибудь эдакое:
— …На технику письма обращают внимание профессионалы, а для читателя главное — сопереживать, эмоционально возбудиться, «сжиться» с героями. Сейчас все пишут, но где интонация, полутона, нюансы?! Все дело в нюансах! (Я слушал Мазнина разинув рот и мучительно думал — есть в моих работах «нюансы» или нет?)
Что и говорить, в застолье мы нешуточно подпитывали творчество друг друга.
После второй бутылки мы переключались на политику, и за столом начинался некий бодрящий ужас.
— Эти, у власти, гниды! — цедил, стиснув зубы Кушак, и дальше, не стесняясь в выражениях, обрушивал беспощадную критику на нашу систему (в такие моменты в нем прямо бушевало черное пламя).
Яхнин подливал масла в огонь, добавлял драматизма в разговор:
— Чем хуже, тем лучше, хе-хе.
Словно мазохист, он веселился в предвкушении катастрофы (понятно, развала системы, а не гражданской войны, да еще, не дай бог, погромов). Яхнин никогда не был патриотом, и радовался даже когда наши проигрывали в футбол. Точно так же Ленин испытывал радость, когда Россия проиграла войну Японии. Эти две радости не так уж и далеки друг от друга, ведь у них общая суть, между ними пролегает невидимая (на генетическом уровне) связь.
Так вот, мы поносили систему (я тоже что-то вякал — то, что касалось вождей и режима, который они установили), но вступал, уже поостывший, Мазнин и спокойно все расставлял по местам. Вооруженный основательными знаниями, он вычислял события наперед и предсказывал нам вполне сносное существование.