— Я не всегда говорю то, что думаю.
Бывает, за столом он вообще делает вид, что дремлет, но ко всему прислушивается.
— Марк не спи! — говорит Шульжик. — Ты хотя бы изредка поднимай руку, чтобы мы знали, что ты жив!
Давно известно, самое сложное в жизни — общение людей друг с другом; инертность и замкнутость Тарловского отталкивает от него не только женщин, но и приятелей — те частенько звонят мне:
— Давай встретимся, только приходи один, без Марка, что ты его всюду с собой таскаешь?
А по телефону у нашего героя язык длинный. Может часами обсуждать кто какой, кто с кем — сплетник он первостепенный. Понятно, у него нет своей жизни, вот он и живет чужой. Справедливости ради надо отметить — печали и радости друзей он переживает искренне, совершенно искренне, почти как свои. А это многого стоит. Обычно как? Друзья лишь участвуют в жизни друг друга, поговорили о твоих проблемах и забыли; полностью жить твоей жизнью может только мать, хорошая жена, собака и крайне редко друг. Тарловский подходит к этим избранным ближе всех нас.
Одно время Тарловскому подыскивал подружку Яхнин, пока не плюнул на это дело, и не сбагрил неприкаянного мне, сказав:
— Я с ним мучился, теперь ты помучайся, хе-хе!
Но и у меня ничего не получилось. За это время он потерял, как минимум, трех отличных женщин. И не жалеет, гад. Настроил себя на то, что из этих сожительств ничего хорошего не вышло бы.
— Да ты попробуй, балда! — возмущался я. — Бросайся в омут, а там видно будет — может выплывешь счастливым. Бабы отличные и втюрились в тебя, поверь мне, я знаю о чем говорю. Учти, сейчас пролетают твои последние лучшие годы, «теперь или никогда», как говорил Штольц Гончарова.
Но разве его, замороженного, прошибешь! Каждому ясно, в любовных делах инициатива должна исходить от мужчины, а он, дурак, ждет, когда женщина бросится ему на шею, разденет и уложит с собой в постель.
— Не в этом дело! Ты ничего не понимаешь! — канючит, и зыркает на девиц, распаляет фантазию, мечтает о совершенной красотке.
Он, видите ли, тонкий, ранимый, мечтательный, ему надо влюбиться в женщину, привыкнуть к ней — он ведь не мы, террористы.
Он и внешне холеный красавчик (да еще изображает ангела) — ему, одинокому романтику, жить бы в прошлом веке, но он живет в нынешнем и мог бы быть посовременней. Кстати, так я думаю теперь, а много лет назад тоже был сентиментальным (не таким, как он, но все же был), даже сказал ему:
— У нас с тобой много общего.
Об этом он напомнил мне недавно:
— Мы выпивали в ЦДЛ и по дороге к метро много говорили. Потом ты сказал эти слова и вошел в вагон. А я стоял и ждал — обернешься или нет? Ты обернулся и помахал мне рукой…
Но меня-то жизнь побила и я стал крепче и жестче, а Тарловский так и остался задумчивым хилым романтиком (но только внутри — внешне-то как раз здоровяк). Хотя Яхнин считает наоборот:
— Марк только внешне нежный, тихий, а внутри жесткий, мраморный.
Давно известно, у каждого в жизни немалый выбор — не всем хватает отваги рисковать. Меланхолик Тарловский никогда не рискует, а потом хнычет:
— Завидую вам. У вас было столько прекрасных впечатлений.
Тарловский был сильно привязан к матери и жил только чтобы радовать ее. Мать с детства расписала всю его жизнь наперед. Школу он закончил в Орле, а после того, как семья переехала в Куйбышев, поступил на историко-филологический факультет пединститута, но, по его словам, «за пять лет учебы не записал ни одной лекции — сидел и думал о своем». Позднее его отец, в результате хитроумной комбинации, добился перевода в Москву.
Тарловский жил с родителями замкнуто; зарабатывал, рецензируя рукописи, отвечая на письма в «Пионере», изредка выступал перед детьми. Он был этаким положительным странным великовозрастным мальчиком, немного скованным, зажатым, от постоянных переживаний за самочувствие матери (она не работала, ссылаясь на головные боли и «расшатанные нервы» — целыми днями лежала и читала книги. Ее отец, дед Тарловского, как-то сказал: «Иди работать, сразу нервы станут крепче!» А отец Тарловского советовал сыну снять комнату и жить отдельно, поскольку «мать отрицательно влияет на твою психику». Но Тарловский не послушал отца — это была его роковая ошибка).
Когда нашему герою исполнилось тридцать семь лет, внезапно погиб его отец (поехал на автобусе в Можайск за молоком, на дороге произошла авария, все отделались травмами, а он погиб). Тарловский испугался, что трагедия доконает мать, и сказал ей, что отец в больнице; несколько лет по воскресеньям он убивал время в моей изостудии, а матери говорил, что ездил в больницу.