Заканчивая, выдвину предположение: возможно, когда-нибудь моих дружков, этих дьяволов, назовут легендарными фигурами, золотым фондом детской литературы конца двадцатого века, а те, кто с ними общался, будут считать себя счастливцами. Если такое произойдет, завещаю эти очерки сжечь, чтобы они не бросали тень на великих людей.
Моя прекрасная жизнь
Ну, вот и все. Вот и везут меня на кладбище. Еще немного и моя душа вознесется на Тот Свет, в мир, где мне уготовлен огромный всепожирающий костер — расплата отъявленных грешников. А катафалк-то у меня — позорище! Это надо ж такой отгрохать — допотопный, видавший виды грузовик! И где только мои дружки раздобыли такую колымагу?! Еле фурычит, расплевывая копоть, и дергается, точно ей дают пинка. А дружки, олухи, хоть бы что — откинули борта кузова, выставили меня на всеобщее обозрение, а мне подмигивают: видал, мол, мы все притопали, вся наша команда, да еще какие пышные похороны тебе закатили; ради такой процессии любой даст дуба.
Старые забулдыги! Совсем офонарели, устроили дешевую показуху! Не могли раскошелиться — заказать нормальный катафалк — решили сэкономить. Знаю я их, алкашей! И уж денек могли бы выбрать похуже. Ну не глупо ли запихивать в землю человека в такую погодку? Вон вчера дождь поливал, так нет, не повезли — им было лень по грязи шлепать. А сейчас — раннее утро, но солнце уже шпарит во всю и на небе ни облачка и ветерок плотный, хоть трогай на ощупь. Да что говорить — чувствуется, начинается денек что надо! Только мне каково в такую погоду лезть в могилу?! Сами-то дружки намылились в пивную, что в конце улицы — ее только открыли, оттуда тянет свежим пивком и креветками; для них выпивка — основа всякого события, даже ничтожного, а тут такое дело! Вот и суетятся — на них прямо напала деловитость. Обычно и пальцем не шевельнут сделать что-нибудь для друга, а сегодня картинно, работая на зрителей, поправляют гроб, нарочито строго поучают шофера:
— …Вези осторожно, не торопись, а то еще свалится с кузова. Да и спешить некуда, весь день впереди. Приличный навар обещаем.
Они пошли накачиваться пивом, отмокать после вчерашней предпоминальной поддачи, а страшилище грузовик оставили в десяти шагах от морга; меня окружили зеваки, на лицах — блаженный идиотизм, любопытство, шепчутся обо мне, как о ящике с картошкой, без всякого, хотя бы формального, сожаления… А что сейчас молотят мои соседи?
— …Это тот жилец со второго этажа, который пьяница и бабник? Житья от него не было. У него ж сотня дружков перебывала. Как нальют глаза, горланят песни на весь дом!.. Он свое взял. Свою бочку выпил. А уж баб у него было!.. Этот уж точно в Ад попадет!..
Давайте, давайте, перемывайте мои кости! За свою жизнь я и не такое слышал; сколько комьев грязи летело в меня — и не счесть! Надо же, и сейчас надругаются и бросают камни в мой гроб. Еще немного и выкинут на помойку мою мебель развалюху, растащат посуду, остальное барахло, и ничего не останется от меня, но вот — все палят в мою сторону. И чего им надо?! При жизни я не так уж им и досаждал. Подумаешь, иногда собирались у меня дружки, ну и что?! Другие бы радовались, а эти завидовали. У нас ведь полно завистников, так и стремятся влезть в чужую жизнь. Но хоть сейчас оставьте меня в покое. Я сам выложу все о себе, все низкое и порочное, все, что принесло мне славу злостного курильщика и пьяницы, заядлого бабника, и для кого-то — негодяя, для кого-то — сумасшедшего чудака. Да и мне не до вас; мне есть чем заняться и время терять нельзя. Я должен кое-что рассказать: и что пережил сам, и что не успели досказать мои умершие близкие — в могилу-то надо сходить пустым, после исповеди и покаяния, сбросив весь мешок болей и раскаяний.
Теперь-то я могу высказать все, что не мог говорить будучи живым, ведь при коммунистах о нашем прошлом была узаконенная ложь — они установили жесткие правила игры, и попробуй в эту игру не играть! В то время правду о прошлом говорили шепотом да в кругу семьи, а на людях — одни без зазрения совести несли вранье, другие, стиснув зубы, молчали. Изовравшиеся имели теплые места и кучу привилегий — они крепко держались за кресла и, чтоб уцелеть, душили всякую правду (посмотрю, как их на небе пригвоздили к позорному столбу). А молчальники, понятно, боялись преследований.
Теперешнее поколение усмехнется — так, мол, и надо вам, баранам, за вашу трусливую немоту, — но хотел бы я посмотреть на этих смельчаков в то время. Теперешнее поколение не знает, что такое страх, но почему-то сейчас не слышно их выступлений против разгула «демократии». Или они не видят, как беснуются «демократы», как разрушают и грабят страну? Для них что, «демократические» вожди неприкасаемые идолы, сидящие где-то в поднебесье?! Неужели не ясно — они — преступники, которые осатанели от власти и денег?! И не странно ли, что все они нерусские? Но большинство теперешних храбрецов молчит — об этом уже говорил, но повторяю еще раз. Только старики и бунтуют, но опять-таки в своем кругу, ведь сейчас свобода слова для одних «демократов». И телевидение, и газеты в их руках. И попробуй заикнуться об этом — повесят клеймо «фашист», «красно-коричневый», испачкают — не отмоешься. А то и упекут за решетку — немало тому примеров. Вот и получается — в нашем Отечестве безнаказанно говорить правду можно только в последней исповеди.