Года через два, когда «Мурзилка» уже напечатала штук восемь моих рассказов, Хотиловская сказала:
— Я попросила Льва Абрамовича Кассиля дать заключение на ваши рассказы. Для формальности. Чтобы вставить книжку в план (вначале с перепуга я подумал, что она шутит, ведь о такой безумной идее и не мечтал — это было головокружительное сообщение, у меня прямо затряслись ноги). Немедленно поезжайте к мэтру. Он добрый, милый человек.
Испытывая праздничный ужас, я помчал сломя голову к классику.
Открыв дверь, Кассиль одарил меня сдержанной улыбкой, провел в кабинет, показал на стул (он обитал в роскошной квартире, обставленной антиквариатом — не зря женился на дочери Собинова). Как и подобает классику, мэтр с важным видом уселся в кресло, откинулся и, демонстративно подчеркивая свое величие, начал листать мои вещицы. Я прямо вжился в стул и застыл, ожидая приговора. Мэтр кое-где размашисто, словно совершая какое-то священнодействие, черкнул карандашом и изрек:
— Здесь подумайте, сделайте лучше, — а отложив рукопись, выдал благословенные слова: — Общее впечатление хорошее. Завтра напишу отзыв. Позвоните.
Домой я возвращался страшно довольный собой, помнится даже напевал победоносный марш.
Чтобы не быть навязчивым, я позвонил через несколько дней, и услышал: «Написал, сейчас отправлю». Прошел месяц, Хотиловская меня спрашивает:
— Где отзыв? Позвоните еще. Мэтр мог забыть, но он добрый, милый человек.
Выдержав паузу с неделю, я вновь набрал номер Кассиля (уже предчувствуя некоторые осложнения с рукописью). В трубке услышал:
— Вчера написал, только что отправил…
Больше я не звонил. Ни через месяц, ни через год отзыв не пришел. А потом моя благодетельница уволилась, и книжка в план не попала. Вот так мне дьявольски не повезло и, разумеется, я пригорюнился — да что там! Так расстроился, что сразу похудел на пять килограмм.
Признаюсь, спустя десять лет, я подумал: хорошо, что Кассиль меня обманул, ведь теперь его отзыв посчитал бы постыдным фактом. Ну какой он классик? Всего лишь — безмерно раздутый литератор; его вещи не только не совершенные, но и попросту слабые. В свое время такие, как он, изо всех сил свидетельствовал преданность власти и та их пригрела. (Он выпустил сотни книг по соцзаказу). Со слов писателя А. Баркова известно — Л. Кассиль делал все, чтобы не издавали даже В. Драгунского: «Этот писатель не будет печататься в Детгизе, пока я жив». Такой был «добрый, милый» классик.
Дальше моя опасная, неустойчивая литературная стезя развивалась еще прискорбней. Кто-то надоумил меня сходить в «Детгиз», и я вляпался в историю — приперся туда не вовремя — редакторы пили чай, одновременно листая рукописи. Увидев такое литературное чаепитие, я попятился; поболтался с полчаса в коридоре, потом снова заглянул. Все редакторы, как по команде, склонились над столами. Я прямо оказался в мертвой зоне, но потоптавшись, все же спросил у крайней женщины «кому можно оставить рукопись?».
— А вы кто?
Я назвался. Повисла долгая тишина.
— Ну, Инна, возьмите рукопись, — наконец сказала женщина сидящая у окна (заведующая редакцией Л. Либет, как я узнал позднее).
— Ну почему я?! Как новый автор, так я!
— Ну, возьмите вы… — сидящая у окна обратилась к другой редакторше.
— Я не могу. Вы же знаете, мне сдавать большую рукопись.
Так отфутболивали меня минут десять, потом сидящая у окна сжалилась (видимо, у меня был не радостный видок):
— Ну, оставьте. Позвоните через месяц. У нас много работы.
Через месяц я позвонил. Либет с прохладцей сказала:
— Нет, еще не смотрела. У нас много работы. Позвоните через две недели.
Через две недели, на мой звонок, сообщили, что она ушла в отпуск.
После ее отпуска, я услышал в трубке:
— Не знаю, куда делась ваша рукопись, все обыскала. Но невелика беда. У вас нет второго экземпляра?
Второй экземпляр она прочитала месяца через два (двенадцать страниц!).
— Ну что можно сказать? — тяжело вздохнула, когда я появился в редакции и уже приготовился достойно встретить удар. — Издать книгу сложное дело. Вы ведь не член Союза писателей. У нас есть редакция по работе с начинающими авторами. Идите туда. И вообще, почему мы первые должны вас печатать? (на этот дурацкий вопрос я и сейчас не смог бы ответить).
Помолчав, Либет продолжила:
— Вначале надо печатать рассказы в журналах, а уж потом думать о книге.