— Как ты можешь общаться с этими пьяными совками?! (он сам об этом мне говорил незадолго до самоубийства, когда вернулся из Израиля).
Кстати, подобное, но в более мягкой форме, однажды высказал известный поэт В. Соколов, когда мы обмывали вступление в Союз поэта В. Левыкина (Соколов дал ему рекомендацию). Мы сидели втроем в Пестром и Соколов, обращаясь к Левыкину, спокойным, ровным голосом произнес:
— И что вы, Слава, постоянно здесь сидите… с этой пьянью? — он поморщился и кивнул за спину.
Я был поражен, ведь сам Соколов был большим любителем спиртного, но вдруг вспомнил, что он на моей памяти впервые выпивал в Пестром, а до этого — только в ресторане; до меня дошло, что он попросту считает Пестрый рангом ниже ресторана и презирает здешних завсегдатаев. Также вспомнил, что мимо Пестрого всегда, не оглядываясь, проносились Нагибин, Вознесенский, Окуджава и еще немало известных личностей (Евтушенко и Искандер, надо отдать им должное, не избегали неизвестных и малоимущих собратьев по перу). Между тем, в тот день, когда мы чествовали новоиспеченного Левыкина, за спиной Соколова (в разных углах, за разными столами) сидели прекрасные поэты В. Костров, В. Устинов, Л. Щеглов и другие, хорошие товарищи мои. Я не нашел ничего лучшего, как выдавить:
— Я тоже один из этой пьяни.
Классик не удостоил меня ответом. Поздравив Левыкина, он обрушился на поэтов, которые пишут о природе, назвав их стихи «стихами с водоемов». Потом досталось и тем, кто пишет о городе.
Все это было лет двадцать назад, а сейчас, во время «реформ» строителей капитализма, с некоторыми классиками и вовсе творится что-то невообразимое. Недавно открываю журнал «Наша улица», а там интервью с Астафьевым. Он отвечает корреспондентке: «…Говорят мне: вы не любите русский народ… А чего его любить-то? За что я должен его любить? Предъявите мне документы, назовите по пунктам: за что я должен его любить?». Вот так вот! Не за что, значит, любить русских! Значит, чего-то не понимали Пушкин, Толстой, Гоголь, Чехов, Бунин. Ну, ладно, сейчас наш народ открыто презирают, смешивают с грязью всякие Боровые, Новодворские, Сванидзе, Немцовы, Кохи (последний договорился до того, что назвал Россию «ненужной страной»!), но это понятно — они нерусские и сейчас их время, а тут вдруг человек, которого современники называют «живым русским классиком»! Такое не укладывается в голове. Позволительно спросить у Астафьева, хотя бы такое — ничтожный народ мог создать великое государство?
В восьмидесятых годах для Союза писателей отвели земельные участки в Истринском районе (по шесть соток; теперь «новые русские» имеют по шестьсот). Я не хотел брать. Во-первых, не было денег на строительство даже щитового дома; во-вторых, выяснилось — пока это известие дошло до меня, хорошие участки уже разобрали, остались только в болоте (от них все отказались), и чтобы их осушить, опять-таки требовались денежки, и не малые; но главное, еще подростком я наработался на земле и все последние годы выбирался на природу только с байдаркой и палаткой. Уговорила жена брата. Она твердо сказала:
— Возьми! Я буду там разводить цветы.
Помню, я еще долго кочевряжился, а теперь — надо же! — этот клочок земли моя единственная отдушина.
Конечно, и квартиру, и дачный участок, и путевки в Дома отдыха в те годы мог получить любой рабочий и служащий. Больше того, им давали бесплатные путевки и в санатории, которые по комфорту превосходили писательские Дома творчества. И участки от предприятий выделяли не по шесть, как нам, а по восемь соток, и в сухих местах, а не в комарином раю. Тем не менее, я исключительно благодарен Союзу писателей за все материальные блага, и бесконечно благодарен за ЦДЛ, за общение с единомышленниками.
Кстати, среди работников ЦДЛ я никогда не афишировал свое писательство, и многие из них долгие годы не знали, что я член Союза. Я был для них руководителем изостудии (для некоторых — учителем их детей и внуков), «своим художником», своим работником, с которым они получали зарплату, остальное их не интересовало. Был случай, когда меня даже не пустили в ресторан. В тот вечер я встречал знакомых из Ленинграда, чтобы посидеть в нашем кабаке. Накануне им сказал: