— Не ври! — говорили. — Небось, нашел богатого спонсора!
Другие (вроде Яхнина) верили и ворчали:
— Ты дурак! Впустую тратишь деньги! За свой счет печатаются только графоманы!
Наверно, я действительно поступал глупо, тем более что раздарил всего штук тридцать-сорок экземпляров, остальные и сейчас валяются в сарае на участке (в магазинах их не взяли, «у вас нет имени», — сказали; точнее, в одним киоске взяли и даже одну книжку купили, но тут же вернули, объявив: «Это не тот Сергеев» — оказалось, есть какой-то бард Л. Сергеев), только Яхнин забывал, что многое из этих самиздатовских рассказов я когда-то носил в известные журналы, но ни в одном их не напечатали. В некоторых даже говорили: «Подходят, берем», но «печатают» до сих пор (за всю жизнь ни разу не напечатали в серьезном журнале!). Вот и набралось с полсотни не опубликованных рассказов. Получалось, я зря над ними корпел. А так хоть друзья прочитали. В общем, об этом не жалею.
Теперь о наградах. У меня нет ни орденов, ни званий. Не стану ловчить, кем-то прикидываться, серьезно заявляю — если б был орденоносцем, испытывал бы стыд перед друзьями, которые не имеют никаких наград, но заслуживают их больше меня. А такое сплошь и рядом в искусстве (недавно Госпремию по литературе дали эстраднику Жванецкому — позорище! И это в стране великих писателей! До чего докатились «демократы»! Впрочем, сейчас среди «народных артистов» — туча шоуменов и безголосых певцов, всяких Ермольников, Макаревичей, Якубовичей — разве их можно поставить рядом с действительно народными Жаровым, Крючковым, Ильинским?!).
Короче, мне наплевать на награды, на всю эту мишуру, другое дело — отношение к тебе как к человеку, который все-таки кое-что сделал в своей области. Ну, куда это годится: сидим в ЦДЛ: Коваль, С. Иванов, Яхнин и я, вдруг подходит П. Френкель (полулитератор-полуфункционер, живущий то в России, то в Германии) и раздает моим друзьям бланки для выдвижения на диплом Андерсена, а мне даже и не кивнул, хотя мы знакомы десятки лет (он работал в журнале «Детская литература»), вроде я — дерево, часть интерьера в зале; на его физиономии так и читалось — да, я проталкиваю только «своих». Ну, ради приличия, хотя бы сказал: «А тебе в другой раз». Или: «Так мы решили». Или пошутил бы: «Извини, бланков маловато». Хоть что-то сказал бы, но нельзя же человека так унижать! Повторяю, мне все эти дипломы до лампочки, но в тот момент почувствовал жуткий стыд — не потому что для Френкеля оказался пустым местом, а потому что он так неприкрыто грубо это показал.
И за друзей стало стыдно — они бросились лихорадочно заполнять бланки, не испытывая ни малейшей неловкости от ситуации, похоже посчитали — все в порядке вещей, они заслужили дипломов, а я нет; им не хватало лишь сказать — мы, евреи, таланты, а ты посредственность. Ну, а себя в те минуты я просто-напросто презирал, ведь еще некоторое время сидел как истукан за столом, не зная куда деться.
И все же одна награда у меня есть. Как-то мы с Ковалем выпивали в Пестром, вдруг подходит Ирина Евтушенко (однофамилица поэта, работала в секретариате Союза писателей):
— Я хочу вам дать по медали «ветеран труда». Вот бумага, пишите свои данные.
Я сразу решительно отказался.
— Мне не надо. В нашем Отечестве порядочный человек не может иметь награды. За редким исключением.
— А мне надо, едрена вошь! — засмеялся Коваль. — Давай медаль! Где писать?
— Эта медаль почетная, — продолжала Евтушенко, и дальше стала объяснять разницу между всякими званиями, лауреатством и этой медалью.
Я понял только одно — что ее дают не за мастерство, а за долголетие в писательском Союзе, и отошел к стойке буфета; в очереди разговорился с кем-то и обо всем забыл. Через месяц Коваль мне говорит:
— Иди, получи медаль у Ирки. Я получил, а твоя тебя ждет. Я твои данные тогда записал.
Я махнул рукой и никуда не пошел. Но тут Мазнин стал меня донимать:
— Получи, получи медаль, пригодится. Ты ж, балда, Ирку тем самым обижаешь.
И Кушак насел:
— Возьми медаль, дурак! В какое положение ставишь Ирку?!