Егоров был крайне вспыльчивым, за его внешней невозмутимостью и спокойствием (порой даже вялым равнодушием) всегда чувствовалось страшное внутреннее напряжение — достаточно было одного неосторожного слова, чтобы в его глазах появился воинственный блеск; еще пара слов — и он рвался в бой (как-то, разбушевавшись, даже дал в морду таксисту хаму). Такой в нем был богатый ассортимент чувств, я называл его «Старый вояка».
Загородник Ишков, высоченный, с копной седых волос и, как и Егоров, усатый, но в отличие от усов сатирика, его усы горизонтальные, и не в пример сатирику, Ишков постоянно настроен на борьбу, он жить не может без споров на любую тему, и надо признать, от него исходит дух победителя. Будучи историком, Ишков клепал фундаментальные исторические романы и натаскивал меня по части далекого прошлого нашего Отечества. Скажу сразу — знания у моего друга колоссальные, спору нет (рядом с ним я чувствовал себя хилым горожаниным в джунглях), но его романы (из серии «Великие тираны» — все эти Калигулы, Ироды, Коммоды) обрушивают на читателя дюжину имен и фактов, но плоховато создают экспозицию Древнего мира (в реальности или близко к ней), от этого все выглядит немного схематично, так мне кажется. И вообще не ясно, для кого рассчитаны эти книги; если для студентов-историков — это одно, это куда ни шло, а если для неподготовленного читателя, вроде меня, — то это труднопреодолимое чтиво. Хотя, конечно, блок его романов впечатляет своей массой — представляю, сколько наш друг просидел в библиотеках и в интернете, это адская работа.
Ишков все сокрушался, что у него «нет имени» (хотя его романы продаются во многих магазинах, а «имя» есть у тех, кого «раскручивают», известное дело — за деньги). Как-то заявил:
— Эти мои романы — моя последняя надежда.
— Надежда на что? — попытался я уточнить.
— На то, что сделаю имя, стану известным, — историк пустил в ход оружие ближнего боя.
— На фига тебе это?
— Ну ты даешь! — историк злодейски сверкнул глазами и дал залп из тяжелого орудия: — Не понимаешь что ли — сразу другое отношение к тебе, сразу пойдут заказы! — и, как бы собирая военные трофеи, заключил: — У тебя нет заказов, потому что ты неизвестный.
Во время разговоров о литературе Ишков становился не просто резок в оценках, он становился беспощаден, никому не давал спуску (особенно тем, кто писал развлекательные рассказики, и популярным детективщикам, которых рвали на части); от него только и слышалось:
— Дурь какая-то! Суррогатная проза!..
Как-то прочитал рассказы Валерия Рогова (нашего общего приятеля, прозаика тяжеловеса, работающего основательно, со знанием дела) и в редакции «Советский писателя», будучи выпивши, врезал автору в глаза:
— Хреновина!
Рогов пожал плечами и, расстроенный, вышел из комнаты. Шашин, который присутствовал при этом, набросился на Ишкова:
— Мишка, ну что ты молотишь?! Прочитал два рассказа, ничего не понял, оскорбил человека. Ты знаешь, что у Рогова есть отличный роман?
Когда Рогов вернулся, Ишков воскликнул:
— Валера, ну прости! Хочешь, встану перед тобой на колени? — и брякнулся на пол; потом поднялся, — но пишешь плохо.
Ишков никак не мог расстаться с провинциальными замашками — частенько кого-то изображал, (здесь его талант очевиден, здесь он накопил достаточно мастерства). Взять хотя бы его наигранные предпосылки:
— Можно выругаться?
Или:
— Можно я скажу прямо? Я по-другому не могу. Мне твоя вещь понравилась (тому же Рогову).
А то вдруг выступает в роли сурового судьи. Недавно выдал Шашину весомое обвинение:
— Хороший ты был мужик, пока не бросил пить.
А потом досталось и мне (когда я что-то ляпнул):
— …Ты это серьезно? Я все ждал, когда ты скажешь то, что ясно и детям. Дождался, ха-ха!
Но у Ишкова есть немалое достоинство — он умеет слушать собеседников, и не раз произносил:
— Да, ты прав, а я не прав.
Во время споров о политике, Ишков вскакивал, ударялся головой о люстру, и, размахивая руками, с дикими усилиями (до заиканий) доказывал свою правоту, а потом внезапно стихал, опускался на стул.
— Не о том говорим, — бормотал и тут же перескакивал в другую область: — Наше дело писать, рукопись убедительней всего.