— Привет! — восклицает праздничным голосом, и, спотыкаясь на слогах (он заикался): — Познакомься! Эта сударыня моя жена!
— А мы уже знакомы, — говорю.
Он кривится, отводит меня в сторону.
— Не та, дурак! Новая! — и скорчил мне презрительную гримасу — как, мол, ты, черепок, не видишь! Это ж очевидно!
Кстати, это была его четвертая жена. Позднее, на даче Иванова, она сообщила мне:
— Ничего своего он не пишет. Я все рассказываю, а он только записывает.
Она, простушка до мозга костей, не понимала, что в умении талантливо записать и состоит работа писателя. Тем не менее, эта четвертая жена была послушной тихоней и рукодельницей: вязала прекрасные, в высшей степени художественные, вещи; супруги ходили держась за руки — боялись потерять друг друга, и их развод был для всех настоящим шоком.
А вот пятая жена Иванова (по всеобщему мнению) была стервой (в высшей партийной школе, где она работала, видимо, других не держали). Иванов женился на ней скоропалительно и тайно («для карьеры», — пояснил Игорь Мазнин); во всяком случае, нас не оповестил, и мы с Яхниным прикатили к нему на дачу, да еще с подружками (хорошо, что не прихватили третью для него). Дача была открыта, но хозяин отсутствовал. Когда мы расположились на террасе, из-за изгороди выглянула соседка.
— А Сергей поехал на велосипеде на станцию.
— Мы подождем! — бодро откликнулись мы и стали готовиться к встрече: вытащили на стол все, что привезли.
Прошло полчаса, а Иванов все не появлялся. Я подумал, что мы не очень нарушим законы дачного гостеприимства, если откупорим одну бутылку.
— Я думаю, Сережка не обидится, если мы начнем без него, — угадал мои мысли Яхнин и подмигнул нашим подружкам.
В разгар нашего пиршества прикатил Иванов с новой женой на багажнике велосипеда.
— Какие люди! — закричал он. — Иришка, знакомься! Мои любимые друзья, замечательные писатели! Морды гнусные! Подлюки эдакие! Наконец приехали! (подражая Ильфу, близких друзей он звал «мордами», «подлюками», «паразитами», «гаденышами», «засранцами» — здесь имел богатый словарь).
Мы обнялись, Яхнин и я представили наших подружек… Но новая жена Иванова вдруг бросила в нашу сторону злобный взгляд, швырнула на лавку большую круглую сумку (с кадку) и, отвернувшись, демонстративно прошагала в комнаты (только что не плюнула). Иванов ринулся за ней, и мы услышали перепалку. Через несколько минут он, страшно нервничая, теребя короткие и жесткие, как металлическая стружка, волосы, вернулся и, с наигранной веселостью, сообщил:
— Иришка не сориентировалась. Сейчас все будет в порядке. Спокуха!
Но порядок не наступил. На террасу вылетела разъяренная супруга Иванова.
— Что вы здесь расхозяйничались?! Посуду взяли! Убирайтесь! Сергей теперь женатый, и никаких сборищ больше не будет! — она хотела выкрикнуть еще что-то грозное, но Иванов закрыл ей рот рукой и утащил в комнаты.
Послышались крики, звуки пощечин. Это был захватывающий спектакль. Ошарашенные, мы с Яхниным двинули к калитке, наши подружки еще раньше покинули террасу. Около изгороди нам перегородила путь новоиспеченная пламенная жена.
— А кто посуду будет мыть за вами?!
Это уж она хватила через край.
— Сумасшедшая! — буркнул Яхнин, открывая калитку.
— Кухарка! — рявкнул я, хлопнув калиткой изо всех сил.
На следующий день Иванов изобразил жуткую обиду:
— Куда вы исчезли?.. Иришка все поняла, хотела извиниться, я побежал за вами… Добежал до станции, а вас и след простыл…
Он, прохиндей, конечно фантазировал, ведь мы брели к станции около часа, присаживались на скамьи, покуривали… Но мы не стали его разоблачать — бедняга оказался меж двух огней.
Что и говорить, мой даровитый друг Иванов был даровит во многих отношениях. С женщинами он держался раскованно, иронично-галантно: называл «сударынями» (за глаза «телками»), целовал ручки, мог полчаса простоять на коленях с цветами перед дверью и, со страдальческой гримасой, умолять «сударыню» впустить его, при этом восклицал:
— Ты влюбишься в меня, когда узнаешь поближе! — и тут же шептал друзьям: — Телка стерва!
Ничего предосудительного в этом нет — обычная логика мужчины — мне лишь не нравится, что он долго простаивал перед дверьми, лучше бы — пару минут, не больше.