— Нет. Сегодня пасмурно.
— Собирается дождь?
— Может быть. Пока просто пасмурно. И серо. Ты знаешь, я, наверное, позавтракаю в парке, пока не пошел дождь.
— Хорошая идея. Я ещё не завтракал.
***
— Нам разморозили счета, — сказал Драко. — Мама сообщила вчера вечером. На выходные тут будут все. Все приятели семьи, которых мы не видели эти три года.
Он усмехнулся зло.
Гермиона не следила за делом Малфоев. Платили ей вовремя. Она даже не знала, что их счета были заморожены. Хотя один домовик на такой огромный дом… стоило догадаться.
— Твоя мама пригласила меня.
— Ты будешь самой красивой на этом ужине.
— Ты ведь меня даже не видел, — ответила она. — За три года я могла сильно измениться…
Драко ухмыльнулся. Гермиона подумала, что он решил, что она напрашивается на комплимент.
— Я видел тебя. Когда ты собиралась переместиться в Лондон. Не очень ясно, но видел…
— И ты не сказал?!
— …и да, ты красивая.
Умная, целеустремленная, хороший друг… Это она всегда знала о себе, это ей постоянно говорили. Но… красивая…
— Ты уже решил, что будешь делать, когда тебе полностью вернётся зрение? — спросила она быстро, чтобы скрыть смущение в голосе.
— Буду летать?
— И только?
Драко пожал плечами. На его лице появилось знакомое неприязненное выражение. Но теперь Гермиона точно знала, что оно не было связано с ней.
— У тебя столько возможностей, Драко… — она обвела взглядом его парк. Взглянула на огромный дом, на розовые кусты, на изящные приборы, которые Типпи дал им для завтрака на природе (вместе со сконами, маслом в фарфоровой маслёнке, крохотными баночками — одна с малиновым вареньем, другая с апельсиновым мармеладом и третья с лимонным курдом — вазочкой свежей черешни и корзинкой с круассанами и булками с заварным кремом).
— Ты обещала мне почитать.
Это, конечно, значило, что разговаривать про свое будущее он не желает.
— Я могу почитать сказку. — В конце концов она писала эту сказку, думая о нем.
— Сказку? — Драко поднял бровь. — Мне казалось, мы уже выросли из сказок?
Гермиона невольно улыбнулась. Малфой не знал, как живут маглы, в мире, где магии нет. Он даже не осознавал, что сам живет в сказке и каждый день использует волшебство.
— Мы и так живем в сказке.
— Почитай, — Не то, чтобы Драко очень хотел послушать сказку, но лучше это, чем говорить о будущем, которое казалось таким зыбким. Он не знал, что будет делать, когда ему вернётся зрение, особенно сейчас, когда им больше не придется жить на сбережения матери. Наверное, поедет путешествовать. Впрочем, он ещё сам не знал. Но сейчас все, что ему хотелось, — чтобы Гермиона не уходила.
— Так вот, — Гермиона прочистила горло. Немного страшно читать ему сказку, которую написала сама. — «Так одуванчик узнал, что значит появиться на свет…»
Она обнаружила, что касается локтем руки Драко. Прикосновение легкое, почти невесомое, но даже этого было достаточно, чтобы ее залило чувствами. Гермиона затаила дыхание и продолжила читать.
— Почему одуванчик? — спросил Драко, когда сказка закончилась.
— Он горький, но из него делают вино и варят мед. Он выглядит незамысловато, но похож на маленькое солнце.
— И это все? Розы вкусно пахнут и выглядят получше, чем одуванчик, к тому же, насколько я знаю, некоторые варят из роз варенье, а у моей мамы всегда на туалетном столике розовая вода.
Гермиона приготовилась было, как в школе, прочитать лекцию о том, что это так не работает. Не получится писать о розе, если ты услышал историю про Одуванчик. Но Малфою это, видимо, было не нужно. Розы или одуванчики… какая разница? Пустые разговоры, от которых она испытывала странный дискомфорт, или одно действие.
Она не хотела сдаваться так просто, ведь Рона она постоянно затыкала. Но Малфой это не Рон. Возможно, Малфой знает какой-то секрет, как сделать так, чтобы с ним рядом ее потребность доказывать свою правоту пропадала.
— Одуванчик умеет летать, — проговорила она, прежде чем его губы накрыли ее.
Одуванчик порхает
Так одуванчик узнал, что значит появиться на свет. Свет был теплым и мягким. Свет был всюду. Даже больше, весь мир был сплошным белым светом. Вскоре в этом сплошном свете стали появляться зеленые, голубые и серые пятна. Это роща, это город, а это карниз, на котором я родился — появлялось в головке одуванчика знание. Откуда пришло это знание, он не знал, да он и не задавался этим вопросом. Он просто знал, что есть мир, есть он, и в этом мире он был абсолютно счастлив.
Одуванчик потянулся.
Теперь он мог видеть, что под карнизом находится залитый солнцем балкон, а на балконе в изящном ящике сидели прекрасные создания. Чуть прикрыв глаза, они подставляли солнцу кокетливые лиловые головки.
— О, красавицы! — воскликнул одуванчик.
Головки повернулись к нему. На прелестных мордашках появилась гримаса отвращения.
— Боже, что это? — сказал один из лиловых цветков, сидевших чуть выше других.
— Это одуванчик.
— Я знаю, что это! — ответила сиреневая головка. — Но как он забрался на карниз?
— Одуванчики должны расти на земле, — сказал третий цветок.
— Одуванчик — это сорняк, — добавил четвертый.
Одуванчик весь скукожился и притих. Он вдруг понял, что отвращение на лицах фиалок — а это были они — появилось из-за него.
Неужели я, правда, так ужасен?
— Ты видела эту круглую рыжую голову? — смеялись фиалки внизу. — А эти острые листья? А как он отвратительно пахнет… Я видела, как однажды одуванчик понюхал щенок, а потом долго не мог откашляться…
Он был самым безобразным созданием на свете. Это знали все.
Одуванчик сжал головку, чтобы никто не мог его увидеть, ведь он был самым отталкивающим созданием на земле. Он видел через сжатые лепестки, что воздух синеет. Фиалки продолжали переговариваться. Весенний вечер превратился в ночь, и одуванчик уснул.
Проснулся он от того, что что-то легкое и горячее, как Солнце, гладило его по головке. Сначала одуванчик решил, что его касалась одна из фиалок. Но тут существо взлетело. Одуванчик увидел, что хоть оно и было нежно-голубого, почти сиреневого, цвета, — это была не фиалка.
— Кто ты? — спросил он.
— Бабочка, — ответило существо.
И одуванчик увидел на ее крыльях желтые, как маленькие солнца, пятна.
— Как ты прекрасна! — воскликнул одуванчик чуть слышно, скорее самому себе. Он и боялся услышать в ответ слова презрения, и не мог сдержать восторг.
Бабочка прильнула к нему. Вонзила в его цветок тоненький хоботок и пила, пила нектар. Одуванчик задохнулся от восторга!
Бабочка прикоснулась к каждому источающему сладкий нектар лепестку.
Снизу на него смотрели вытянувшиеся сиреневые головки фиалок. В такие моменты, осознавая свое превосходство над соседками, Одуванчик чувствовал, что в его любви к бабочке появлялось что-то корыстное.
Если она улетит, кем стану я?
Словно в ответ на его страхи одним серым прохладным утром одуванчик почувствовал, что нектара в нем стало меньше. Накрапывал дождь.
— В тебе стало меньше нектара, — сказала бабочка в тот день.
— Что это значит? — одуванчик и сам все прекрасно понимал, но надеялся, что сможет оттянуть момент расставания.
— Это значит, что я полечу искать нектар на других цветах.
— На других цветах — воскликнул он, и, наконец, сказал то, о чем думал все эти дни: — А как же я?
Бабочка порхала над ним, и солнца, нарисованные на ее крыльях, сияли в тот пасмурный день. Бабочка в последний раз прикоснулась к нему дрожащими крылышками. Поднялась в воздух, замерла, вздрогнула и полетела. Одуванчик смотрел, как исчезает вдали сияющее пятно, и казалось ему, что то растворяется его сердце. Бабочка, действительно, полетела в другим цветам. Казалось весь сок одуванчика стал наполнен горечью. И если бы его довелось попробовать кому-нибудь, то его язык разъело желчью.